спросил у Оли:
– Зачем пришла?
– Захотела и пришла.
Жена Кошкина, как мне показалось, не была пьяной. Но лучше бы она здесь не появлялась. Изо рта у неё так же нехорошо пахло парным молоком.
– У меня сын работает в полиции. Он папашу любит, освободит.
Минут через двадцать зашёл полицай, обратился к нам:
– Забирайте! Он идти не может.
Действительно, Кошкин идти не мог сам. Он падал. Силы все, наверное, отдал, раскидывая ментов. Плюс алкоголь.
Жил он рядом от забегаловки. И мы с Резей потащили еле живого Кошкина домой.
– В гараж его! – приказала жена.
– Замерзнет, – сказал я.
– Гараж отапливается.
Действительно, гараж оказался тёплый, в углу стоял старый диван.
Я уложил Кошкина на правый бок, чтобы, если сблюёт, не захлебнулся.
Вместе с Резей мы пошли домой. Оля увязалась с нами. Мы шли впереди, она сзади. Напротив забегаловки стоял полицейский автомобиль. В нём никого не было. Полицейские допрашивали Аню и Машку внутри забегаловки. Подмога уехала на втором автомобиле.
И тут я услыхал глухой стук, обернулся. Резя тоже смотрел на жену Кошкина. Она ногой – эдакая каратистка – ломала стекло заднего вида полицейского автомобиля.
Ей это удалось. С третьего удара.
Полицейские вышли, когда она руками доламывала зеркало. Один из них заломил ей руку, и сделал это так резко, что разорвал по шву рукав кожаной куртки, она завизжала почему-то: «Насилуют!».
В отделении Резя говорил, что это не она, кто-то другой. Я молчал, говорил, что ничего не видел. Честно, мне было срать на Олю, срать на зеркало заднего вида полицейской машины, которое дорого стоит. Моя роль второго плана была сыграна, хорошо ли, плохо – похуй! Я не хотел не во что ввязываться, я пришёл выпить пива! Но, видимо, поколение семидесятых – это поколение наркоманов, алкоголиков, «вояк» на Кавказе, чьи жизни сгорели бенгальским огнём в чьих-то руках. Кто выжил – сопротивляется. Или пытается это делать.
Когда один из полицейских спросил у меня: «Чего молчишь, ты?» – я сказал:
– Недолюбливаю я вас.
Он спросил:
– Почему? Мне приходится работать с туберкулёзниками, с алкашами, с бомжами, с наркоманами… с преступниками…
Я ничего не ответил. Он сказал так, что – туберкулёзники, алкаши и бомжи у него превратились в преступников. Неудачники стали преступниками. Интересно, кто же я на самом деле?
И снова противоречия: я и менты, где я – это я, а менты – это власть: я власть – ненавижу! Я чаще бываю прав, но бесправный…
А ведь и я могу оказаться на месте того же алкаша или бомжа.
Домой вернулся под утро. Так и не уснул. В восемь утра пошёл на работу.
Грязный поток
От автора
Эта история была многим известна. Она появилась в интернете почти сразу после событий в Крымске. Удивительное спасение отца и дочери, маленькая заметка. Прочитав её, я подумал тогда, а я ведь верю