живо представил московские газеты, пестрящие обидными заголовками: «Дом на Моховой продан без ведома владельца», «Господин Эйлер попал как “кур в ощип”», «Мошенники бросили вызов начальнику жандармского корпуса»…
Наконец экипаж проследовал через ворота во внутренний двор. Дворецкий, ожидавший хозяина, бросился Эйлеру в ноги:
– Благодетель вы наш! Да что ж это творится такое?
– Где сей самозванец? – прорычал в ответ полковник.
– По всем комнатам ходят, хозяйничают везде! Камердинер ихний уж и пожитки ихние успел разложить! – услужливо докладывал дворецкий, вдохновлённый прибытием хозяина. – Павел Христофорович, батюшка, скажите, бога ради, одно: продали ли вы нас, слуг своих верных, вместе с домом али нет?
Эйлер потерял терпение.
– Поди прочь! Что мелешь, болван?! – прикрикнул он на дворецкого и кинулся в дом.
Полянский едва поспевал за начальством.
Павел Христофорович, промчавшись по первому этажу и не встретив нигде нарушителя спокойствия, совершенно забыл о возрасте: перепрыгивая через две ступеньки, он буквально вихрем вознёсся на второй этаж.
– Где сей мерзавец?! – кричал он, распахивая на ходу двери комнат. – Подать его сюда!
Полянский сохранял хладнокровие. Просто старался, несмотря на хромоту, не отставать от патрона, дабы тот в запале не наделал ненароком глупостей. В конце концов, начальник – тоже человек: вдруг даст в морду иностранцу?
Павел Христофорович рывком отворил дверь в свою спальню. Синклер, облачённый уже в домашнюю куртку и мягкие текстильные туфли, покуривал сигару у окна, любуясь великолепным видом на Кремль. На звук распахнувшейся двери он резко обернулся и, смерив непрошенного гостя суровым взглядом, резонно спросил:
– What do you want? (Что вам угодно?)
Эйлер, не будучи знатоком английского языка (предпочитал всю жизнь изъясняться на родном русском), тем не менее отлично понял смысл вопроса.
– Это… по какому… праву… вы, сударь, вторглись… в мой… дом? – с многозначительными паузами (или то была одышка?) ответил он вопросом на вопрос, стараясь держать себя в руках.
Эсквайр русский язык знал прескверно, чего от него хотят, не понял, и посему, прищурившись, воскликнул:
– О! Я есть вас помнить… Вы быть на балу Елизавета Кшесинская…
Эйлер разъярённо замотал головой: его охватило непреодолимое желание вцепиться в журавлиную шею англичанина.
Вмешался верно оценивший ситуацию Полянский. Когда-то он вполне сносно изъяснялся на языке досточтимого эсквайра, и теперь знания пригодились.
– Мистер! Предъявите, прошу вас, купчую на владение этим домом.
Синклер расплылся в улыбке, обнажив лошадиные зубы, пожелтевшие от давнего пристрастия к сигарам. Обрадовавшись, что хоть один из непрошеных гостей способен изъясняться на языке его родины, и изъяв из секретера гербовую бумагу, он важно протянул её поручику:
– Прошу.
Полянский пробежал глазами по фальшивой