привязать вороного своего коня к кольцу столба, подле крыльца Княжеского, пересчитал все дубовые ступени и очутился в гриднице.
– Чего волишь? – спросил его удивленный Староста Гридней,[49] когда Ивор, не обращая ни на кого внимания, раздвигал толпу Гридней и слуг Княжеских.
– Князя Всеволода! – отвечал он, не останавливаясь.
– Нет допуска без ведома! – сказал Староста и загородил собою дорогу.
– Поухай и пустишь! – вскричал не терпящий остановок Ивор.
Неосторожный удар сгоряча пришелся прямо в беззащитный нос Старосты. Удар заключал в себе всю силу мышц руки Ивора, вооруженной чудной травой, и потому серебряный, с золотой нарезкой шишак выскочил с места и, не сохранив на затылке, равновесия, грохнулся на пол, вместе со старостою Гридней. Падая, чихнул он, а лежа уже на полу, произнес: «Правда!»
Кто после этого мог остановить Ивора?
Не буду описывать дальнейшего движения вперед Ивора по дворцу Княжескому, встречи его со Всеволодом, переговоров и действия Эмшана.
Скажу только, что следствием всего было то, что Князь Всеволод Георгиевич чихнул, произнес: «Воистину так!» – а Ивор, пожелав ему здравствовать, отправился обратно в Новгород с Послами Княжескими и с объявлением, что Великий Князь: «еда Ноугороду волю всю, и уставы старых Князь, его же хотеху Ноугородцы».
Приезд Ивора в Новгород был торжествен, как светлый день Воскресения.
IX
Ивор приехал прямо к Двору Ярослава и велел ударить в вечевой колокол. Частые удары повестили радость. Бегом стекался народ.
Когда объявил Ивор Новгородцам, что по завещанию Олега Сбыславича он сослужил им службу и привез от Великого Князя волю избрать себе Князя, они, в благодарность, провозгласили его Воеводою Дружин Новгородских и назначили праздновать честь и славу Новгорода.
Новгородцы хотели повеличаться пред бывшими у них в гостях купцами Любскими и Бременскими[50] и в то же время помириться с ними за схваченных нескольких иностранных купцов во время мятежа за возвышение цен на товары и повешенных на воротах Гостиного двора.
Скучно всякое описание торжеств и празднеств; но я не решился выкинуть скучной страницы из книги преданий о роде Пута-Заревых.
С заустрия, Радуницею раздался голос вечевого колокола, а за ним звон по всем концам Новгородским.
Начиналось торжество.
Праздник рядит иногда и душу в роскошные узорочья, в жемчуг, в светлые камни, в шитый сухим золотом кожух,[51] в соболи, и эта барыня, часто отжившая свою молодость и радость, еще хочет обратить на себя общие взгляды, еще жеманится, еще спесивится, еще воображает быть целью внимания и краснеет на старости лет от скромности.
Праздник пройдет, и опять надевает она старую, изношенную одежду свою. Эта одежда подбита привычками, выложена трудами, обшита горем, унизана слезами; но она впору ей, сидит на ней ловко!
Вот молодость уже расчесала кудри свои, зашумела