так и в личной жизни. Вполне благополучный брак со свободомыслящей Екатериной Андреевой совмещается у него с бесчисленными романами, один из которых – с Еленой Цветковской – оказался наиболее прочным. В отличие от душевно уравновешенной Андреевой, Цветковская готова была полностью погрузиться в миф, творимый Бальмонтом. Попутно Бальмонт ведет переписку с Брюсовым, где делится с ним сокровенными переживаниями, до конца непонятными со стороны, но, судя по многочисленным отсылкам к образам переклички с Лохвицкой, непосредственно связанными с ней. Неожиданная и реальная смерть Лохвицкой 27 августа 1905 года легла водоразделом в этой странной поэтической игре.
«Она рано умерла; как-то загадочно… Как последствие нарушенного равновесия ее духа… Так говорили…»[40] – писала в своих воспоминаниях приятельница Лохвицкой, Изабелла Гриневская. Действительно, трудно не заподозрить связи между депрессивным, нередко на грани отчаяния, настроением последних книг Лохвицкой и ее преждевременной кончиной. Дотошный Фидлер сохранил для истории и медицинское заключение из больницы, где причины смерти названы: сердечное заболевание, дифтерит и Базедова болезнь. Этот диагноз кое-что объясняет. Базедова болезнь, вероятно, в значительной мере обусловила то неуравновешенное душевное состояние, в котором пребывала поэтесса. Когда у нее развилась сердечная болезнь (в некрологе, написанном корреспонденткой «Московских ведомостей», Юлией Загуляевой, названа «сердечная жаба», то есть стенокардия), неизвестно, но если бы она была длительной, едва ли Лохвицкая могла бы родить пятерых детей. Последние два-три года жизни она действительно много болела. В записке, адресованной Фидлеру, от 3 января 1903 года. поэтесса жалуется, что «лишена возможности видеть кого бы то ни было, кроме докторов и сиделок»[41]. Но, по-видимому, состояние ее здоровья катастрофическим не было, потому что осенью 1904 года родился ее последний сын, Валерий. «Покойная была серьезно больна уже с декабря прошлого 1904 года, – писала в некрологе Лохвицкой журналистка Юлия Загуляева, – и порой с большим пессимизмом смотрела на свое положение, удивляясь, после ужасающих приступов боли и продолжительных припадков, что она еще жива». Возможно, роковую роль сыграла третья болезнь, упомянутая Фидлером: дифтерит, вследствие которого и наступила сердечная декомпенсация.
«На лето она переехала на дачу в Финляндию, – продолжает Загуляева, – и там, под влиянием чудесного воздуха, ей стало немного лучше, но недавно болезнь ее настолько обострилась, что пришлось не только перевезти ее в город, но даже поместить в клинику, чтобы дать полный покой, не достижимый дома. У покойной было пятеро детей (младшему из них всего год), и несмотря на то, что она была нежнейшей матерью, она не могла более выносить детского шума и крика. Последние дни ее жизни были сплошным мучением. Ни днем, ни ночью не знала покоя бедняжка от нестерпимо острых страданий, и наконец страдания эти приняли такой ужасающий характер, что пришлось прибегнуть к впрыскиваниям