правительстве. А еще так недавно играл в царскосельском оркестре в красном мундире и с удовольствием ходил к Михайловым, и почтительно слушал Серг[ея] Дмитриевича. Живут Лаздины роскошно, тоже везде красное дерево и старинные вещи. С ним к часу дня отправился в музей изящных искусств[70], где было открытие выставки местных художников. Она жалкая и малюсенькая. Я познакомился с художником Тильборгом[71], очень симпатичным Anson’ом[72], тоже художником; с хранителем музея Юрьяном[73] и директором музея Пурвитом[74], которого хорошо помню по Академии художеств, но с которым знаком тогда, кажется, не был вовсе. Они все четверо по очереди меня гидировали. В музее есть чудесные вещи: маленький круглый пейзаж Elsheimer’a с ярким голубым небом; Ingres’a неизвестный до сих пор мне вариант «Рафаэля и Форнарины»; чудесная сцена в Lusthaus’e Pot’a[75]; примитивный фламанд[ский] складень – Мадонна и святые; чудесный этюд – портрет Ван Дейка; Magnasco и многое другое меньшего значения. В общем же музей небольшой и бедный. Из музея я пошел на Школьную улицу к 3-м часам – обедать к Варесу. По дороге встретил длинную похоронную процессию с факелами: хоронили погибшего во время пожара брандмейстера. Обед у Вареса чрезвычайно вкусный, с винами, отлично сервированный на круглом столе. Присутствовали две дамы: одна – стареющая и грубо красивая, мазанная, москвичка, другая – молодая, очень похожая на М. Кшесинскую в молодости. Со мной рядом сидел Полак, муж Зин[аиды] Леонт[ьевны] Хишиной.
Его я встречал когда-то в Москве. Некто Гурвич (Яков Максимович)[76], какой-то еврей и приятной наружности бессловесный латышский офицер. С правой моей стороны сидел человек, будто меня раньше встречавший, но я его не помнил.
К 5-ти часам с частью этого общества я поехал в церковь св[ятого] Петра (готическая с порталом и башней XVII века) на духовный концерт. Играл отличный орган (органист Kreutburg), скрипка – не помню, кто, – и певица Pauline Dobbert[77], отлично певшая Генделя, Баха, Шуберта, Регера. «Dignare», «Ombre mai fu», «O du»[78]
художественной школы, а после ее преобразования в 1919 г. в Латвийскую академию художеств – ректором; 1934 г. покинул этот пост, оставшись руководителем пейзажной мастерской. Многие годы возглавлял рижский Художественный музей.
из «Мессии»[79]; 3 духовные песни из «Maria Magdalena Buch»[80]; «Die Allmacht», «Die Gestirne» и «Litanei»[81]. Органист играл Баха и Guillemant’a[82], один, а со скрипкой – Сицилиану Баха, Larghetto Генделя и из «Orfeo»[83] Глюка. Приятно было слушать хороший орган в готической церкви. В ней два интересных надгробн[ых] памятника:
один со всадником, раскрашенный, а другой со скелетом – точно декорация для «Ahnfrau»[84] Grillparzer’a. Провожал меня домой Гурвич, показывая мне уголки старой Риги, освещенной кое-где фонарями. Домой пришел около 8-ми с половиной и пил чай в комнате Трояновского и Виноградова. В своем номере потом написал письма Мифу и Генриетте Гиршман и делал запись в эту тетрадь, начиная ее с 3 декабря.
10 дек[абря], понед[ельник]
Утром ходили сниматься