и всему Воинству Небесному» (Четв. Цар. IV, 5). Образы животных, написанные на стенах дома Господня, – не что иное, как вавилонские звездные боги, изображаемые в виде животных в небесном круге Зодиака: ведь и самые херувимы, носящие престол Адоная, Господа Бога Всевышнего, суть крылатые тельцы ассиро-вавилонские, Kherubu (Иез. I, 6–7). Солнце, среди звезд, и есть Господь-Бог, Адонай-Адон-Таммуз, среди прочих богов, сынов Божиих: «Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы» (Пс. LXXXI, 6). Ему-то, Истинному Сыну, Dum-mu-zi, и совершаются таинства в доме Господнем.
У врат полуночных, там, где плачут жены по Таммузу, находится «Идол Ревности». Что это за идол?
В еврейском подлиннике: «Идол Ревности о Потерянном» (Fr. Lenormant. Il mito di Adône-Tammuz, 164). Мы знаем, что в иерусалимском храме находился идол Астарты-Иштар, внесенный туда, может быть, еще царем Соломоном, устроителем «высот», священных рощ той же богини, в виду Иерусалима, направо от Масличной горы (Четв. Цар. XXIII, 6–13). Астарта-Иштар – мать Адона-Таммуза, «Идол Ревности», любви ревнующей, скорбящей о «потерянном», умершем Сыне, и есть изваяние богини Иштар-Астарты, Скорбящей Матери.
В горах Ливана, над цветущею долиною, посвященною некогда Адонису-Таммузу, сохранился до наших дней изваянный в скале образ богини «скорбящей, с покрывалом на голове, с лицом, склоненным на левую руку; кажется, что слезы текут по щекам ее, – lacrimae manare creduntur» (Macrob. Saturn., I, 21).
Вечен этот образ, от Изиды, скорбящей об Озирисе, Иштар – о Таммузе, Астарты – об Адонисе, Кибелы – об Аттисе, Деметры – о Персефоне, – до Mater dolorosa, Всех скорбящих Матери.
На нее-то глядя, и плачут о Таммузе Иерусалимские дщери. «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» (Лук. XIII, 28–31).
«И ввел меня во внутренний двор дома Господня, и вот, у дверей храма Господня, между притвором и жертвенником, около двадцати пяти мужей стоят спинами своими ко храму Господню, а лицами своими на восток и кланяются на восток, солнцу… И ветви подносят к ноздрям своим» (Иез. VIII, 16–17).
У врат полуночных, жены плачут о Солнце зашедшем, Сыне умершем; а у врат полуденных, мужи, поднося к ноздрям своим ветви, обоняя «клейкие весенние листочки» (Достоевский) – «отпрыски», natser – поклоняются Солнцу восходящему, Сыну воскресшему.
Смерть и воскресение Бога – вот что значат Таммузовы таинства – для пророка «мерзости». О Ком плакали дщери Иерусалимские, так и не узнал великий пророк Израиля; но узнала смиренная Ханаанеянка: «Господи! и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. – О, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему» (Матф. XV, 27–28).
«Бога должно заклать» – читаем мы на одной шумерийской дощечке бездонной древности. Заклать, убить Бога, – что это, страшно? Нет, мы к этому привыкли. Но не сразу; сначала устрашались, изумлялись, по слову пророка: «Как многие изумлялись, глядя на Тебя: столько был обезображен, паче всякого человека, лик Его, и вид Его – паче сынов человеческих» (Ис. LII, 14).
Обезображен так, что ученики, сняв тело со креста, не узнали Его и ужаснулись, разбежались молча от ужаса: Кто это был? Что это было?
И