человеку – так всю тысячу.
– Тысячу?! – затаил дыхание Коркин. – Это ж… это ж за пять лет можно со старостой рассчитаться! А почему Пустой решил, что тот, кого он ищет, в Стылой Мороси?
– Ничего он не решал.
Филя подошел к обрывкам ограждения базы и остановился, приглядываясь к покосившимся столбам с изоляторами, к обугленным стенам казармы, к покосившемуся прямоугольнику лаборатории, к буграм на затянувшем разоренное поселение проволочнике.
Обернулся, посмотрел на освещенную лампами мастерскую, возле которой уже не было Поселка, поднял лицо к темнеющему небу, луна в котором еще висела без звезд, прислушался к тарахтящей на крыше мастерской станции.
– Устал я уже от тебя, Коркин. Я ж тебе говорю: он всем ту картинку в лицо тыкал. Всем, кто дома не сидит. И каждому сборщику ту картинку показывал, а один из них и сказал, что видел человека с картинки. И видел его у одного старика, что живет в Стылой Мороси. Вот так некоторые по сто монет зарабатывают!
– Наш староста говорил, что нет в Мороси людей, – вытер рукавом взмокший лоб Коркин. – Там только пакость одна водится. Именно что нелюдь. Зачем Пустому нелюдь? А кто он такой-то? Ну тот, которого Пустой ищет? Что за… человек?
– Не он, а она, – поправил Коркина Филя и медленно двинулся через ограждение, обходя страшные бугры. – Девка какая-то. Девчонка. Может, дочь Пустого, может, сестра, он и сам не знает, а может, просто знакомая какая. Человек, а не нелюдь. Нелюдью как раз твой староста был. Один из шрамов у меня на спине от его бича! Или вот ордынцы эти самые… вот уж нелюдь. Нелюдь от люди по нутру отличается, а не по роже. И выкинь ты эту девчонку пока из головы. Нам с тобой поручили дело, вот делом и надо заниматься. А то болтаешь без умолку!
– Эй, – просипел Коркин, тыча перед собой пальцем. – Шевелится!
Филя обернулся, увидел подрагивающий бугор, бросил мешок и, закусив губу, отогнул ломом упругие стебли проволочника. Из пронзенной острыми корнями плоти на него смотрел наполненный болью и ужасом лошадиный глаз. Мальчишка ойкнул и, выронив лом, закрыл лицо ладонями.
– Дай, – сдвинул брови Коркин, поднял лом, примерился и вонзил его между побегами проволочника. Бугор заколыхался и замер.
– Ты чего? – начал шмыгать носом Филя.
– Нельзя над скотиной издеваться, – пробурчал Коркин. – Она ни в чем не виновата. Даже корову, когда режешь на мясо, надо убивать быстро. Так, чтобы она и понять не успела, что с ней делают. И другие коровы этого видеть не должны. Нельзя так со скотиной. Отлить мне на ордынцев, а со скотиной нельзя.
– Так ты чего хочешь? – почти закричал Филя. – Чтобы светлые сортировали их, что ли? Лошадей в одну кучу, а ордынцев в другую?
– Ничего не хочу, – четко выговорил Коркин и опять забросил за спину мешок. – Чем дольше живу, тем меньше хочу. Пришли мы уже. Чего тут Пустой хотел найти?
– Все, что найдем, все в дело пойдет, – с отвращением поднял лом Филя и, вытерев его конец о ленты проволочника, пробурчал: – Работы