Святой Георгий и гунны. Мурад Аджи

полагается только на самого себя. И в этом его неповторимость:

      И вот опять он странник. И опять

      Глядит он вдаль. Глаза блестят, но строго

      Его лицо. Враги, вам не понять,

      Что Бог есть Свет. И он умрет за Бога.

      Разве не высокое рыцарское самопожертвование воина выразил изограф, первым посадивший святого Георгия на коня?

      Но не вина живописца в том, что его глубокий замысел не поняли зрители-современники, увидевшие в убивающем всаднике совсем другие символы – земные, или приземленные. Люди забыли, что Георгий – из небесного ряда, что он даже смертью своей желал служить Богу и людям. И в этом Джордано Бруно похож на своего небесного покровителя:

      Я умираю – ибо так хочу.

      Развей, палач, развей мой прах, презренный!

      Привет Вселенной, Солнцу! Палачу! –

      Он мысль мою развеет по Вселенной!

      Ивану Алексеевичу Бунину удивительно удалось дополнить вечный рассказ о Георгии.

      Но никому не под силу высветить все грани этого емкого имени – они сверкают неожиданно и ярко, как бриллиант, который отличим от всех иных предметов мирозданья.