я, кажется, увлеклась, а всё это едва ли имеет отношение к тому, что вас интересует.
– Напротив, меня сейчас как раз интересует, что из себя представляют верующие, окружавшие отца Александра. И насчет связи духовности с религиозной практикой я с вами согласен. Мне приходилось по долгу службы сталкиваться с активными в церковном смысле верующими – не сказал бы, что они являют собой образец духовной высоты. Часто даже наоборот.
– Вот в том и дело. – Таис вздохнула. – Из всех церковных людей, кого я знаю, лучшим был отец Александр. Я ему иногда завидовала, что он может, будучи образованным и начитанным, верить в простоте и не задаваться всякими… неудобными вопросами. У меня так никогда не получалось. Но такие люди как он – редкость.
– Как вы думаете, кто и почему мог его убить?
Куста покачала головой.
– Не знаю. Он был таким светлым человеком! Таким… Я не представляю, у кого… как могла подняться рука… убить его. – Ее губы задрожали, и девушка умолкла.
Хош опрокинул в себя остатки кофе. Вот что он ненавидел в своей работе – разговоры с родными и близкими убитых. Ощущение собственного бессилия. Ведь даже если убийца будет найден и наказан, убитого не вернешь. И нечем утешить, кроме банальных слов сочувствия, которые казались ужасно фальшивыми. Не фальшивым было только одно:
– Мы обязательно найдем убийцу.
Таис только кивнула. Она, впрочем, быстро справилась с собой, как отметил Шекер. Помолчав, девушка поглядела куда-то вдаль и сказала:
– Есть мнение, что пороки и преступления это попытка «зайти по другую сторону красоты». Красота самодостаточна. Человек смотрит на прекрасное и не понимает, что с ним делать. Ему хочется понять тайну красоты, но она не дается ему. И тогда он пытается ее съесть, как Ева запретный плод. Съесть, разрушить.
– Как ребенок разбирает и ломает красивую игрушку, чтобы посмотреть, как она сделана?
– Да, как-то так. А на самом деле красотой просто надо уметь любоваться, не пытаясь ее съесть.
– Вы хотите сказать, что отца Александра могли убить из желания уничтожить прекрасного человека? Мне с трудом верится в это.
– Нет, я… Вдруг пришла такая мысль… философская. Наверняка были другие причины. Но я их не знаю. У меня даже идей никаких нет на этот счет.
Шекер задумчиво поглядел в окно.
– Ваша теория насчет красоты интересна, – промолвил он, – и, возможно, даже объясняет отдельные преступления, особенно с признаками мании и на сексуальной почве. Но, я вас уверяю, многие люди воруют и убивают лишь для того, чтобы жить получше и покрасивее. И ради того, чтобы окружить себя богатством, красотой и комфортом, они не стесняются обезображивать чужие жизни, причинять боль. Не знаю, как там это объясняет ваша философия… да и знать не хочу. Мое дело – ловить и сажать преступников. И лучше бы им о вашей философии не знать –