четыре дня и она готова мне его уступить.
– Я не знаю как он к этому отнесётся, – мы зашли выпить по чашке чаю в наше любимое кафе на углу. Там подавали лучший в моей жизни черничный пирог, и Нина была с этим согласна.
– Я вообще не знаю, можно так делать или нет, но мы попробуем, – продолжала она. – Я напишу тебе записку. И ты возьмёшь с собой этот черничный пирог.
– А если он меня не примет? – спросил я, понимая, что это может звучать как угодно, но точно не тянет на попытку возразить.
– Тогда полетишь на Бали, а я придумаю для себя что-нибудь ещё. Сейчас я уверенна только в одном – я не смогу провести эти три дня в спокойствии, зная, что ты несчастлив.
– Но я не несчастлив.
– Это не имеет значения. Ты должен поехать, и всё. – Она заметила перемену в моём взгляде. – И не принимай это как жертву.
Тогда я не знал, что эти три дня станут для меня одним из самых больших обретений в жизни. И одним из самых больших утешений. Хотя я не чувствовал необходимости в утешении – мне всего лишь нужен был хороший отдых.
В условленный день Нина помогла мне собрать небольшую сумку, убедив что чемодан, разумеется, не потребуется. А рюкзак – слишком простит.
– Ты можешь отгородиться от цивилизации, но это не значит, что нужно превращаться в туриста, – иронизировала она. – Ещё кепку нацепи.
После этого она уложила свежеподаренные тёплые носки, добавила шарф, и вытащила из сумки книгу.
– Что это?
– Это на случай, если мне будет скучно.
– Ерунда. Тебе не будет скучно. Потому что если тебе станет скучно, значит нужно немедленно отправляться домой. Или в любое другое место.
Я был вынужден согласиться.
Гунун принял меня легко. Он прочитал записку, приветливо посмотрел мне в глаза, и сказал что если и есть кто на земле, кто рад встрече со мной больше, чем он – то это Луми. Собака тут же протянула лапу и расплылась в улыбке. Я присел на корточки, и подумал, что если взгляд Гунуна работает лучше любого аэропортового сканера, то лапа Луми способна измерить температуру, давление, пульс – и поставить диагноз. Тут же начав его исправлять.
Нина была права. Я не мог объяснить почему, но это именно то, что мне было нужно. Один человек, и одна собака.
И теперь от Гунуна, не признающего ни мобильных, ни электронной почты пришло письмо. Даже в этот раз он не изменил себе. А может настолько привык к своему образу жизни, что и в тревожный момент не сообразил поступить иначе. Хотя в это верилось с трудом, а точнее – не верилось вообще. Как не верилось и в то, что было написано на листке бумаге, который я вынул из помятого конверта.
Там была только одна фраза: «Я убил свою собаку».
Гунун сразу повёл меня к дому. Луми шла рядом. Обычный разговор – хорошо ли добрался, здорова ли Нина, как погода в Нью-Йорке? Никаких документов. Никаких –