на часового и за горло. Такой избрал вариант снятия. Немец икнул, обмяк. Мгновенно Петро обесточил врага. Но пальцы на горле сам разжать не смог. Ребята помогли. И быстренько забросали две землянки гранатами, в третью ворвались с ответным новогодним поздравлением.
Пока Петро подкрадывался к часовому, разведчики смекнули, какая землянка командирская. Та, что собой добротнее, вокруг которой снег чище убран. Субординация по всем немецким параметрам соблюдена. Тем и выдал себя немец. Заскакивают красноармейцы в землянку, там часовой-однополчанин со спущенными штанами к лавке привязан. Из него данные выбивают, несмотря на праздничную ночь.
Разведчики ножами разобрались с дознавателями. Часовому-растяпе со своей стороны добавили ремнём по тому же исполосованному месту:
– Это тебе за ротозейство!
А он плачет от радости:
– Спасибо, ребята!
Забрали документы и обратно в часть. По дороге Петро бросил взгляд на своего первого убитого немца. Его засыпáло снегом…
Шестьдесят лет прошло, а стояла та новогодняя ночь перед глазами до минутки. Творческая интуиция мемуариста сладко подсказывала: эх, хорошая глава воспоминаний выйдет! Скорее бы научились пальцы бабочками порхать над клавиатурой.
Пока что, как червяки, ползали. Соседка-машинистка, не глядя в клавиатуру, вслепую печатает. Он, глядя, вслепую. Это в разведке в темноте без фонарика видел, сейчас при белом свете буквы сливаются. И реакция не та… Много факторов тормозило достижение намеченной мемуарной скорости. Тогда как Юлька по-прежнему играючи двумя пальцами обгоняла.
– У тебя мизинцы слабые, тренируй! – ругался дед.
Мечтая о доппрофессии для внучки, стал подумывать: неплохо бы диктовать ей воспоминания, раз такая шустрая. Но сам не сбавил обороты терзания машинки и домашних. И, смотря правде в глаза, надо сказать: долбился курсант не на одном месте. Успехи проклюнулись. Даже соседка-машинистка похвалила.
– А як же! – выпятил грудь самодеятельный печатник.
Кроме сухих упражнений учебника, стал вовсю мемуарные задания перед собой ставить.
В тот раз предавал бумаге эпизод гибели Подгорбунского. «Сколько ребят полегло в Польше на Сандомирском плацдарме! – бледно печатала машинка. А у курсанта комок в горле от появляющихся строк: – Чистое место, немцы простреливают каждый бугорок из всех орудий. Голову целой не поднять. Одна атака захлебнулась, другая… И вдруг Володька Подгорбунский вскакивает в «виллис». Кричу ему: “Товарищ капитан, куда?..”»
«На что надеялся с такой наглостью? – думал потом всю жизнь Петро. – Зачем, голова горячая, полез?»
Печатник, захваченный воспоминаниями, в грохоте разрывов, вое мин, треске пулемётов дошёл до вопроса-крика «куда?». И не успел рассказать о том, как очередь скосила героя. В кульминационный мемуарный момент от долбёжки по клавишам учебник сорвался с пюпитра.
– Куда? – бросился ловить книжку курсант.
И толкнул локтем машинку. Сооружение, на коем она возвышалась