слова и прочищал трахею, обвинитель сблизился и воткнул в живот Миши кулак, отчего тот зашёлся сухим кашлем.
– Прикончи уже скорей, сволочь, – прошипел едва заметно мужчина, скорчившись от боли.
Словно услышав его, Алекса сразу перешел в эндшпиль: – После того, что этот самозванец устроил в моём доме, прошу дать мне право набить ему дюжину палок! Клянусь, и того будет мало. Но это хотя бы запомнится.
Ух ты! Вот оно что. Это не вольная расправа. Значит, есть и судья, что может запретить это? – надежда зашевелилась в Мишиной душе.
Он сузил веки для пущей четкости и попытался разглядеть среди собравшихся наделённых властью людей. На судейские мантии он не надеялся, но атрибуты силы должны выделяться. Так было во все времена. Хочешь судить – докажи право. Ему казалось, что на сегодня произвола было и так довольно.
Размытые близорукостью очертания лиц, липнувших друг к другу словно пчелиные соты, были слишком похожи. На большом расстоянии, как ни старался, Миша не различал их особенностей. Вниз по его запястью, прорубая берега среди толстого налёта пыли, побежала струйка крови. Руки, как и всё тело, ныли от саднящей боли. Окружающее его, эти нечёсаные головы простолюдинов, обутых бог знает во что, бегающие по земле меж ног курицы, оскалы деревянных заборов вокруг изб, всё это его невыносимо раздражало. До того, что хотелось вывернуть землю наизнанку, чтобы по привычному асфальту побежали родные машины, а их выхлопные газы утопили вонь домашнего скота. Чтобы, громоздясь друг на друга, в небо полезли окна многоэтажек, а горизонт заклубился дымом труб котельных.
Миша замычал, забирая тоном всё выше и выше. Словно раскручивающаяся на оси центрифуга. Он замотал головой, разгоняя внутри взрывоопасную смесь, и только после этого его голос прорвался наружу, словно вырвавшееся из горлышка шампанское: – Хватит! Хватит, я сказал! Перестаньте это всё! Так нельзя! – он прокричал и застыл в воцарившейся после того тишине.
Толпа воззрилась на пленника с удивлением. Можно было расслышать шелест ветра в листве и пикирующих рядом мух. Мужчина развернул плечи.
– Что вы, чёрт возьми, делаете? За что вы судите меня?… За то, что я взял тряпьё? Какое-то жалкое тряпьё? Разве не видите, что у меня ничего нет своего. Вообще ничего. Я пришёл к дому этого, – Миша кивнул на Алексу, – голым! Ясно вам? Чтобы просить хоть что-нибудь у вас, мне надо было прикрыть собственный зад. Вот почему я полез в первый попавшийся дом. Но я не крал. Я брал с возвратом! А вы… Жмоты! Нельзя же так. Разве вы совсем утратили чувство локтя? Или жадность ваша стала выше всего человеческого? Чего вы лыбитесь? Чему радуетесь?
– А ну заткнись? – зарычал в ответ Алекса и налетел на мужчину с кулаками, – Ты нарушил самый древний закон земли людей! И не морочь людям голову. Жалобу вымаливать слов хватило, а попросить по-людски нет? Хорош вывертываться тут. Сберег бы честь.
– Сам береги честь! – огрызнулся Миша. – Лупить связанного смелости хватает. А