зала голос Гобоя прозвучал неожиданно громко.
– Обязательно… Ты мне расскажи, что здесь было.
Они пересекли недостроенное здание, подошли к вагончику.
– Да я, если честно, сам ничего не понял. Вечером еще Хазар был, а утром эти пришли. Потом Артур появился, с новыми перетер, стопудово на лапу им дал. Ну, чтобы нас турнуть… На меня наехали, я тебе позвонил… Я так понял, у Хазара серьезные проблемы. Погнали его отсюда. Может, махач был, может, на словах развели, я не знаю. Но видно, что ребята серьезные пришли…
– И много их?
– Не знаю. На рынке, может, немного, а так хрен его знает. Может, сотню бойцов могут выставить…
– Сотни у нас нет.
– Так и у них может не быть. Надо пацанов поднимать. Ну, наших там, и еще молодняк можно крикнуть. Думаю, человек сорок соберем. А они поедут. Ни фига себе, московские нас на кучу бабок кинули! Пахали, пахали, а нам хрен по всей морде… Пусть знают наших! И Артура зачморить надо, чтобы заяву забрал. Давай быстрее собираться, а то нас обоих заметут, как тогда пацанов соберем?
Гобой тоже бил армян, Карена уложил, но за себя он переживал напрасно. Не стал Артур заявлять на него – может, по той причине, что не знал ни фамилии, ни имени. Он сдал только Спартака, потому что у него были его паспортные данные. И угрожал он ему больше всех.
Они выходили из вагончика, когда нос к носу столкнулись с нарядом милиции. Лейтенант в форменной куртке, два сержанта с автоматами. И ара-старший с ними.
– Вот он! – жестом Иуды показал Артур на Спартака.
Это называлось двойной страховкой. И браткам Спартака сдал, и ментам. Как бы пожалеть ему об этом не пришлось…
Спартак не стал сопротивляться, позволил упаковать себя в наручники. Хорошо, что Юля не работает, а то она схватилась бы за голову, глядя, как его через рынок ведут к ментовской машине.
Гобоя не тронули, а Спартака закрыли в зарешеченном отсеке «уазика» и увезли в отделение. Там ему «откатали» пальцы, сфотографировали, отобрали все личные вещи по описи и поместили в клетку перед окнами «дежурной части».
Лязгнула решетчатая дверь, щелкнул замок, и Спартак остался один на один с разбитным пареньком в сдвинутой на глаза кепке. Тот сидел на узкой скамейке, на американский манер забросив ногу на ногу, руки раскинуты в стороны. На Спартака смотрел хищно и с разухабистой насмешкой. Ворот рубахи расстегнут, но недостаточно, чтобы понять, какой рисунок выколот у него на груди, зато на пальце правой руки явно просматривались два чернильных перстня – белая диагональная полоса на темном фоне и ромб, прямым крестом разбитый на черные и белые треугольники. Гобой разбирался в таких татуировках, он бы объяснил, что все это значит. А Спартак знал только то, что плевать он хотел на этого ухаря с блатными замашками.
Равнодушно глянув на сидельца, он занял место у двери.
– Ты чо, с парашей нюхаешься? – желчно спросил парень.
– Не понял.
– Может, ты пидор?
– Теперь понял.
Спартак бил наверняка, так, чтобы противник не смог провести ответный удар. Нельзя ему пропускать, пока челюсть окончательно не зажила.