тело павшего товарища сейчас служит нам единственной защитой.
Впрочем, фрицы всё равно нас засекли. И хотя обстрелянный мною расчёт пока замолчал (надеюсь, что навсегда), на нашей позиции скрещиваются трассы сразу двух пулемётов. Ошмётки чужой плоти накрывают нас с ног до головы, а высунуться и ответить нет никакой возможности. Слишком плотно молотят фрицы…
Неожиданно сзади ударила мощная автоматическая очередь, не иначе как орудийная. Вражеский расчёт буквально смело вместе с наспех насыпанным бруствером.
Второй попытался сменить позицию. Но на этот раз уже не сплоховал я: очередь ДП уверенно уткнулась в спину немецкого пулемётчика. Справа, одновременно со мной, грохнул винтовочный выстрел, и второй номер упал, зажав прострелянное бедро. Только третий сумел уйти, вовремя откатившись в сторону, за укрытие из деревянных плах.
С почином, Вася!
Оглядываюсь назад. Всегда бы так! На наших исходных позициях показались тонкоствольные зенитки, расчёты тянут их вперёд на руках. Артиллеристы с ходу вступили в бой, даже не переведя орудия из походного положения. Вот это вы вовремя, ребята!
Глава 2
Ночь с 3-го на 4-е декабря 1941 г.
Район железнодорожной станции.
Рядовой 507-го полка 148 стрелковой дивизии Виктор Андреев.
…Когда-то я прочитал, что в жизни бывают дни, что делят её на до и после. Тогда я не понял, только смутно себе представил, какими они могут быть: день свадьбы, рождение ребёнка…Мою жизнь на до и после разделил сегодняшний день.
Наверное, я никогда не забуду того ужаса, с каким бежал в атаку, не забуду лица первого убитого мною немца. Глаза закрою – и вот оно, передо мной, будто только что штык прошил его живот. Не забуду, как горели танки и как бежал живой факел – немецкий танкист. Он даже не кричал – бывалые бойцы после сказали, что у него сгорела гортань, он уже и звука не издал бы…
Хотя сейчас пламя небольшого костерка, обложенного выломанными кирпичами, не напоминает мне о сожжённой бронетехнике, о погибших людях; оно лишь приятно согревает кожу лица и руки, пробуждая в душе совсем иные воспоминания.
…В детстве я очень любил развести костёр с отцом, потом с друзьями, любил смотреть на него и вести неспешные, а когда весёлые или чуть грустные разговоры. На секунду я словно перенёсся туда – в беззаботное, счастливое время, когда были живы все родственники, друзья и родные…
Сам я родом из-под Тербунов, совсем недалеко от Ельца. Село немалое, можно сказать – богатое. Было.
Не хочется вспоминать о плохом: как умирали люди в деревне во время голода, как раскулачивали крепких хозяев. Как, считай, ни за что посадили нескольких сельчан – вроде как «своровали».
Я и сам себе не могу сказать, справедливы ли были эти аресты. Боюсь? А чего бояться быть честным хотя бы с самим собой?
Может, того, что, признав неправду душой, мне дальше придётся с ней жить? Или захочется попробовать что-то с ней сделать, что-то изменить? Да кто знает… С одной стороны, люди воровали государственную собственность, что требует