способностями ведьмы неотвратимая беда. Серьезная, опасная, крупная. Дома неладно. Кире плохо. Маме плохо. Всем плохо.
К полуночи луна вылила на пол два ведра серебряного сияния, яркого, текучего, плотного. В нем полоскался узор тонких занавесок, назойливо мельтешил перед утомленным взором. Переплеты окна черными крестами придавливали сияние к полу, словно старались погубить его. Темные мысли и предчувствия не уходили, но усталость постепенно взяла свое, и Нора прикрыла глаза, заставила тело расслабиться, постаралась дышать очень ровно и тихо. И наконец задремала.
Во сне беда обрела полноту силы. На поверхность серебряных омутов лунного света всплыли видения. Сперва блеклые, едва годные для распознания. Потом все более подробные и отчетливые, словно растущий ужас добавлял им яркости и прорисовывал страшные и точные детали.
Рон бежит по горелому лесу, стремится убить кого-то, злобно хохочет, размахивая длинным ножом, – и сам умирает. Жутко и внятно видна его смерть: стоит на коленях, жалко вымаливая пощаду. Ничтожный, слабый, уродливый… захлебывается визгом. И сон приобретает угрожающий оттенок пролитой крови.
Кира плачет, тоже спешит через черный лес, спасаясь от погони, и горелые ветки тянут к ней свои закопченные когти, рвут платье, впиваются в кожу. Сестре страшно до немоты, дышать она едва решается. За спиной беда – не смерть даже, нечто гораздо хуже смерти. Кира спешит, хотя нет и тени надежды, ноги дрожат и подламываются.
Лорран беззвучно скользит в ночи, привычный к темноте и ловкий. Или не Лорран, а тот, кого он обычно играет в кино? Тени прячут его, лес, даже мертвый, помогает ему. Злодей достает свои знаменитые парные мечи эльфа Тиэля из «Кровавой полуночи», клинки шипят змеями, их владелец одними губами улыбается, пристально глядя в испуганное, серое лицо матери девочек. Потом протягивает руку маленькой Кире. Наивной крохе Кире, которая не умеет видеть в людях дурное и верит, что эльфы таковы, какими их описала бабушка Лора. Кира ни одного фильма не смотрела до конца. И ей не видно теперь, в темноте ужасной ночи, что на ладони Лоррана темными брызгами запеклась кровь… И глаза эльфа – темные, усталые, в них только что отразилась смерть.
Юльск задыхается. Юльск горит, кровь запеклась на телах, хлопья пепла ткут сплошной саван. Отрезают прошлое, обрекают на одиночество. Окончательное, немое и мертвое…
Нора проснулась с криком. Вся, до самых корней волос, в холодном поту, даже халат промок. Дрожащая, жалкая, раздавленная видениями свершившейся беды, в которую не хотелось верить. Это очень по-детски: промолчать, укрыться с головой теплым одеялом, спрятаться, отгородиться, постараться забыть сон. И упрямо надеяться, что тогда он исчезнет, не сбудется. Глупо… Но теперь Нора готова была цепляться за самую слабую и наивную надежду. Лишь бы не звенела в ушах пустота, лишь бы пепел не мерещился, а запах горелой плоти не донимал память.
Она долго и усердно мылась под невыносимо горячей, обжигающей