Империя должна расти. Несколько мелких почти локальных стычек, громкие победы, кое-что присоединили, кое-что объявили своим протекторатом, но все понимали, что это так, это несерьёзно, нужна большая война. Нужно идти дальше. Но дальше было море, а на севере Россия. Война была неизбежна. И она началась. Как любая война, особенно при явной неизбежности и усиленной подготовке, неожиданно и страшно.
И затянулась.
Затянулась настолько, что выросло и отвоевало несколько поколений. Принято считать, что за сто лет сменяется три поколения, но это в мирное время, а военные поколения сменяются ускоренно, и выжившие новобранцы быстро становятся опытными и даже старыми ветеранами. И вот на войну уходят уже родившиеся после её начала. И теперь война многим казалась привычной и даже не особо опасной или тяжёлой. Человек ведь привыкает ко всему, на то он и человек. Выживет там, где любая скотина сдохнет или взбунтуется.
Затяжные и скоротечные бои, наступления и отступления, долгие дни и месяцы практической неподвижности фронта, зарывшегося в землю и закрывающего небо крыльями бомбардировщиков, наземные, воздушные и морские бои, внезапные прорывы, стремительный отход и мучительное отвоёвывание сданного, бои за город, за холмик, переправу, мудрая тактика и бездарная стратегия, и наоборот…
И вдруг война кончилась. Как кончается всё, и хорошее, и плохое.
Закончилась война, как и полагается: блистательной победой одних и безоговорочной капитуляцией других.
Разумеется, одним из первых указов оккупационной власти был указ о полной отмене отношений зависимости, то есть рабства. А также всех привилегий и ограничений по расовым признакам.
Для множества людей началась новая жизнь. Оказалась она сразу и хуже, и лучше прежней, потому что была другой. Но люди оставались теми же, и многие упрямо пытались жить по-прежнему, не считаясь с переменами, но были и те, кто считал выгоднее приспособиться, а не спорить.
Конечно, жизнь изменилась. Но для них не настолько, чтобы они растерялись и не знали, что делать. Как что? Приспосабливаться, вот что. К войне приспособились, значит, и к миру приспособимся. Каждый по-своему, конечно.
Первая весна свободы была холодной и дождливой. Толпы бывших рабов и бывших рабовладельцев брели по разбитым дорогам, грелись у костров, дрались, а то и убивали друг друга в коротких ожесточенных схватках, и снова разбредались в поисках еды и тепла.
Каждый опасался всех. Ватагой или семьёй, конечно, сподручнее отбиваться, но одному легче прокормиться, ни с кем не делясь.
Книга первая
Весна свободы
121 год
Тетрадь первая
Эркина разбудила боль. Видимо, в тесной куче тел кто-то задел рану на щеке. Или плечо. Он невольно дёрнулся, тревожа соседей, и все зашевелились, задвигались. Кто-то надсадно закашлялся, несколько голосов