служащий, – последовал немедленный ответ.
– Какого ранга?
– Высшего.
– Директор банка?
– Нет. Разве что банк совсем никудышный. Ничего себе шишка, но не директор.
– Так, – сказал Лопухин. – А почему, скажем, не… м-м… помещик, едущий в Петербург пристраивать дочерей в Смольный?
– В мае месяце? Шутите, барин. И на помещика-то он вовсе не похож…
– А на банковского служащего, выходит, похож?
– Точно. Вылитый. А что, не так?
– Этого полного господина, – наставительно произнес Лопухин, – зовут Аполлон Фаддеевич Шейкин, он служит главным инженером у Путилова. Проходил свидетелем по делу о мраксистских кружках. Пятьдесят один год, награжден Станиславом третьей степени, женат первым браком, трое детей, старший сын служит подпоручиком в Павловском полку. Вся семья страдает грудной жабой и регулярно лечится на водах, откуда, надо полагать, и возвращается в столицу. Вот тебе и банковский служащий.
– Ну-у, барин, это нечестно! У вас небось картотека, а у меня что?
– Картотека прежде всего должна быть вот здесь. – Граф легонько постучал себя пальцем по лбу.
– Куражьтесь, барин, воля ваша…
За астматичным семейством явился Нил. Не решаясь войти в купе, мялся в проходе, пока не был ушиблен чей-то кладью. Не дожидаясь указания барина, Еропка втащил мальчишку в купе.
– Сиди тут. Вещи где?
– Там, – указал рукой Нил в сторону соседнего купе. – Лежат.
– «Там»! Кому было сказано не отходить от вещей! Думаешь, воры только в Сибири водятся? Балда! На минуту тебя оставить нельзя!
– А вы сами?
– Что я? Не видишь, что ли: я вещи барина укладывал. Вот он, саквояж. У каждого свое дело. Есть у меня время за тобой следить, а?..
Попыхивая папироской, Лопухин иронически наблюдал за потугами слуги внушить Нилу элементарные представления о служении. Неизвестно, какая педагогическая поэма могла развернуться на его глазах, если бы в тамбуре не рявкнули зверем, явно игнорируя надпись «Господ встречающих просят не входить в вагон»:
– Смирно стоять, морда! Я тебе покажу «не положено»! Живо показывай, который тут граф Лопухин…
Хамская эта реплика возымела совершенно различное действие на барина и слугу. Если Лопухин лишь снисходительно усмехнулся, то Еропка мгновенно ощерился, как терьер, унюхавший мерзейшее порождение этого мира – кошку.
– Спрашивал давеча один – который, мол, тут граф, – проворчал он со значением. – Потом метелку у горничной клянчил: зубы свои по ковру никак не мог собрать…
– Цыц! – сказал ему Лопухин.
– Почему, барин?! Всякий-разный будет вот так вот вас не уважать? Тогда уж лучше совсем на свете не жить, ей-богу.
– Цыц, сказано. Выгоню.
– И-и-и!.. Куда же вы без меня, барин? Пропадете вы без меня. Совсем пропадете, как пить дать…
– Ладно, не выгоню, только цыц!
В дверном проеме возник человек в мундире с аксельбантами. Щелкнул каблуками:
– Я