ощущение навсегда упорхнувшего счастьица. Зеленое яблоко, высокий стул на кухне, который вот-вот опрокинется под маленьким мальчиком, часы с маятником. Он смотрит на слепящие сугробы за окном, рассматривает черный амбар, жует зеленое яблоко с магазинной котлетой без хлеба. Когда котлета съедена, в руки берется пустая коробочка из-под импортных лекарств. Внутри ее живет непередаваемо тонкий аромат горькой ванили. Он лучше любого десерта. Европа! Только она может так пахнуть! Бьют с шипением часы, коробочка прячется в карман рубашки, отведавший кайфа мальчик слазит со стула и бежит к бабушке. Сказка оборвалась с приездом моей мамы. Меня выловили из силосной ямы, где я помогал колхозу и привезли обратно в Жданов.
1974
К 1972 году мои несчастные родительницы, бабушка и мама, скопили полторы тысячи и отдали первый взнос за кооперативную квартиру. Это могло случиться немного раньше, но мой благоверный папаша украл у матери шестьсот рублей и пропил их без стыда и совести. По желанию бабки мама выбрала первый этаж.
Первое время мы спали на полу. Мебели как таковой в квартире не было. Игрушек маловато. Зато были сны. Весной того года мне приснился кошмар, который я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Стена в зале, выходящая на юг, вдруг раздвинулась, что само по себе жуть, и из нее вышла величественная женщина. На вид ей было за пятьдесят.
Она была высокого роста, откровенно красива и одета не по-нашему. Сине-зеленая плотная ткань одеяния была как из фильмов о древнем Риме. Верх темно-темно зеленый, низ темно-темно синий. Без изысков, узоров, золота или украшений. Ног, даже носков, не было видно. На голове был плат, какие носят монахини. Черного цвета.
Она оперлась на постамент, который вдруг появился у ее руки и стала внимательно разглядывать на меня. Из ее глаз исходила неземная власть, точно такая, какую я видел в глазах Юноши на Троицу. Но ее было меньше. Намного меньше. От ее взгляда стало очень тяжело, он опалял как огонь и давил как камень. Я не выдержал и от ужаса проснулся.
Смерть крестной
Она умерла в начале июля 1975 года. Не дожила тринадцать дней до восьмидесяти. Мы успели приехать и попрощаться с ней за несколько дней до ее смерти. Помню, как она поцеловала мою руку.
Умерла она в пять утра, а днем в дверь постучали. Вышла моя мама. На пороге стоит старенькая монашка в монашеском одеянии.
– У вас никто не умер сегодня?
– Умерла кока, – отвечает мама.
– А она не хотела, чтобы по ней вычитали Псалтырь? – продолжает допытываться монашка.
Мама очень удивилась.
– Она просила нас найти кого-нибудь, чтобы по ней читалась Псалтырь, но в деревне таких нет, старики все умерли.
– Хотите, я вычитаю? – с этими словами монахиня достает из-под рясы толстую старинную книгу.
– Погодите, я скажу хозяйке, – мама идет в дом и все рассказывает бабушке Катерине, сестре покойной.
Та удивляется не меньше маминого и говорит, чтобы ее пустили в дом.
Читала она полностью по Уставу и не меньше двух дней. Мама готовила ей все постное. Но дальше наступил черед расплатиться. Монашка от