взмахнул игрушечным чеканом и дико вскрикнул:
– Не троньте дядьку, не то…
Но в тот же миг сильная рука обезоружила мальчика. Детский чекан очутился в руках одного из разбойников; другой крепко стиснул в своих мощных руках плечи Алеши.
Напрасно рвался мальчик к Терентьичу. Могучие пальцы станичника, словно клещами, впивались в его плечи. Он видел, как его дядьку подвели под огромный сук, как закинули на сук веревку и как медленно стало подниматься на ней грузное тело старика.
– Алешенька, светик, храни тебя Господь! – успел только произнести несчастный, и в последних конвульсиях дрогнуло мертвое тело Игната.
Дикий крик пронесся по поляне и как подкошенная былинка упал на траву сомлевший князек. Он не видел продолжения ужасной расправы, не видел, как рядом с мертвым дядькой повисло на суку и тело Егора. Не видел, как, обшарив каптану, станичники с богатой добычей присоединились к костру, как один из них, по приказу озверевшего от боли в плече есаула, подошел к нему, Алеше, и занес над его головой тяжелый бердыш.
– Стой! – крикнул внезапно черноглазый молодой разбойник. – Стой, Ермила!.. Ей, Никита Евсеич, отдай мне его, – обратился он к своему жестокому соседу, указывая глазами на обмершего Алешу.
– Што, сердцем стал больно жалостлив, Матюша? Ровно девка красная, засмеялся есаул. – По всякой падали кручиниться – кручины не хватит. Не по-казацки это… А еще подъесаулом назначен! Вот так подъесаул! Над всякой дохлятиной плачется, ровно баба слезливая.
– Нет! Не моги ты меня унижать, есаул, – вскакивая со своего места и вытягиваясь, как струна, во весь свой стройный рост, ответил черноглазый, – сам ведаешь, какая баба из меня вышла. Небось, николи не дрогнула рука Мещерякова… колол и рубил с плеча врагов народных. Неведома сердцу жалость была, а ныне она заговорила. И стыдного ничего тут нет… Обмер парнишка, а ты его мертвого прикончить велишь. Нешто ладно это? Нешто на то и поднялась вольница казацкая, штоб с ребятами малыми воевать?.. Ну, про старичишку, ляд с им, ничего не скажу. Он в тебя палил, за то и поплатился. Око за око, зуб за зуб… Возница тож волком смотрел. Но этот малец ни в чем неповинен. Вот што: видал мою саблю турскую? Богатее и краше у самого атамана-батьки не сыщешь… Сам салтан, поди, не носил такой-то. Снял я ее у воеводы того, што изрубили мы летось с отрядом.
Возьми ее у меня и носи на здоровье, а мне мальчонку за то отдай.
И быстро отцепив драгоценную саблю от пояса передал ее есаулу.
Замолк черноглазый и ярким взором вонзился в товарища, а у того зрачки так и загорелись. Турецкая сабля невиданной красоты давно пленяла его. Недолго колебался Никита Пан, – как звали раненого главаря шайки, – и ответил:
– Бери парнишку, Матвей, твой он… А за саблю турскую великое тебе, большое спасибо. Уж больно под душе она мне пришлась…
И чуть не впервые улыбнулись суровые глаза есаула, впиваясь восхищенным взором в дорогой подарок.
Черноглазый Мещеряков даже вспыхнул от удовольствия, вскочил на ноги, отошел от