может, сколько ей вздумается теперь. Только дудки, я не позволю. – И говоря это, Катя с ожесточением срывала ягоды и бросала их в корзину.
После ее ухода Ия подсела к матери. Нежным, полным невыразимой ласки движением обняла ее плечи и заговорила:
– Кати нет, можно теперь обо всем побеседовать свободно, мамочка; только не волнуйтесь, родная. Правда, Андрюшина женитьба является для всех нас большим сюрпризом, но… не это беспокоит меня. Если Андрюша любит Нетти и та отвечает ему таким же чувством – брак их является желательным и счастливым. Но, мамочка, другое тревожит меня. Ведь вы знаете, что Вадберские разорены и что молодые будут принуждены жить исключительно на заработок Андрея, на те деньги, которые он получал и получает от продажи картин и которыми до сих пор так щедро делился с нами. Теперь, мамочка, у него будет своя семья, молодая жена, избалованная родителями, привыкшая ни в чем не иметь отказа, могут скоро явиться и дети, и Андрюше предстоят новые заботы и расходы. Значив надо избавить его, во что бы то ни стало, от прежних. Он, как чуткий и благородный сын, конечно, будет стремиться помогать нам, как помогал до сих пор, но этого допускать нельзя… Художественный талант Андрюши должен развернуться и расцвести безо всяких мелких лишений, и без малейшей нужды должна протекать его жизнь. Надо, чтобы мысль о заработке как можно меньше тяготила его, по крайней мере, хотя бы теперь, когда он только что вступает на новый путь и начинает свою карьеру.
И вот, мамочка, я решила сейчас, что все обязательства по отношению к семье, которые нес до сих пор Андрюша, я возьму на себя. Ведь «Яблоньки» приносят так мало, расход по усадьбе едва-едва покрывается доходом, и намего не хватает и на самые насущные потребности. Значит, без помощи со стороны обойтись никак нельзя: надо одеваться, платить за Катю, за ее учение и содержание в интернате, словом, добывать ту ежемесячную субсидию в 50 рублей, которые нам до сих пор посылал Андрюша и на которые мы теперь не имеем права рассчитывать. И это сделаю я. Я постараюсь найти хорошее место, мамочка, бухгалтерши, телеграфистки, гувернантки, кассирши, наконец, которое бы давало мне хороший заработок, а…
– Июшка, – тоскливо сорвалось с губ Юлии Николаевны, – голубка моя, да как же я без тебя-то?.. Ведь уехать придется, Июшка, разлучиться нам с тобою!.. А я так мечтала: вот кончит курс моя старшая девочка, будет со мною жить безотлучно, вместе хлопотать будем, хозяйничать…
– Конечно, уехать, мамочка, не в нашем же милом захолустье искать места, в Петербург придется поехать, в столицу.
– В Петербург? Такой молоденькой? Одной? Да что ты, Июшка! – испуганно проронили губы матери.
Тихий смех Ии прозвучал не совсем естественно, когда она отвечала матери, стараясь успокоить ее:
– Полно, мамочка, ведь до сих пор вы считали такой благоразумной вашу большую Ию! Неужели же теперь вы так мало верите в ее энергию и силы? Не верите? Нет?
И говоря это, Ия серьезным взглядом своих серых, вдумчивых глаз встретила обращенные к ней любящие глаза матери.
– Июшка! –