однообразные дни. Озноб сменялся жаром, им на смену приходили бессилие и головная боль. Состояние моё было не столь плачевным, чтобы находиться в клинике под неусыпным врачебным надзором, но и не позволяло вернуться к активной жизни. Бронхит, развившийся на фоне сильнейшей простуды, своих позиций сдавать не собирался.
Если не принимать во внимание слабость и противную боль в лёгких при каждом вздохе, то болеть было бы даже приятно. Пару раз Дженнифер отвозила меня в Киндред Госпиталь для дообследований, и в эти дни бывала со мной так непривычно мила, что у меня зародилась мысль: а вдруг мои мучения доставляют ей неосознанное удовольствие? Но мне не хотелось думать о ней так плохо, поэтому со стороны мы напоминали вполне нормальную среднестатистическую семейную пару, в которой на смену страсти пришла уютная супружеская скука.
Пока я валялся целыми днями, читая книги без разбору и пригоршнями пожирая капсулы и таблетки, мои мысли текли легко и свободно. Дженнифер почти не беспокоила меня, и я был ей за это благодарен. Она приезжала и уезжала, занимаясь какими-то своими таинственными делами. Иногда заглядывала ко мне, чтобы сдержанно поинтересоваться моим самочувствием, и тогда я отвечал ей вежливо и немногословно, будто мы соседи по студенческому общежитию, которые не очень близко знакомы между собой. Мы больше не спали в одной постели, но никто из нас не заговаривал об этом, а однажды после самостоятельной поездки в клинику я обнаружил, что мои немногочисленные вещи, хранившиеся в тумбочке супружеской спальни – несколько пижам, настольные книги, беруши, – аккуратно сложены на ночном столике в гостевой комнате.
Ник тоже отчего-то не показывался мне на глаза. Пару раз я звонил ему, но голос его звучал отстранённо и глухо, будто мой звонок был некстати. Прошло две недели с начала моей болезни, когда он приехал без предупреждения, с полным пакетом всякой ерунды вроде пастилок от кашля, книжек в мягких обложках, пахучих лаймов и почему-то с кустиком увядшей мяты в картонном горшке. Искренне обрадовавшись его приезду, я принял бодрый вид, но разговор быстро сдулся.
По непонятной мне причине Ник был напряжён и рассеян. Не глядя мне в глаза, он расхаживал по комнате, путано объясняя подоплёку какого-то скучнейшего скандала в отделе кредитования, возглавляемого его коллегой. Устав следить за перипетиями офисной жизни, бурлящей заговорами, я устало откинулся на подушки, и Ник с облегчением, как мне показалось, засобирался домой.
Предоставленный самому себе, в эти дни я много думал. Мысли, которых я раньше избегал, настырно лезли в мою голову и больше не хотели её покидать. Всегдашняя вялость духа (а я знал за собой этот грешок) отступила, требуя немедленных действий. Это возбуждение не покидало меня и по ночам, заставляя мой разум генерировать беспокойные сны с погонями, схватками, нескончаемыми драками и таинственными путешествиями то через недра заброшенной шахты, полной крысиных полчищ, то сквозь удушливый туман, скрывающий невообразимо отвратительных монстров.
Смерть