видно уже по трем приведенным образцам, данный прием пользуется популярностью в современной литературе: это вид языковой игры, в полной мере опирающийся на номинативную (т. е. назывную) функцию языкового знака и абсолютизирующий ее.
«Сокращение» склонения может также использоваться как признак недостаточного владения русским языком – например, при изображении речи иностранца. Заметим: тут не просто смешиваются, перепутываются разные падежные формы, но именительный падеж на правах исходного и «наиболее простого» теснит все остальные. Вот, например, как разговаривает иностранец в рассказе Ф. Искандера «Англичанин с женой и ребенком»: «Я наш санаторий наблюдайт – мало спортсмэн» и т. п.
Традиционное поле языковой игры – склонение несклоняемых существительных. Таких слов в русском языке, в общем-то, немного, и свою несклоняемость они сохраняют главным образом как память об иноязычном происхождении, а также в силу некоторых формальных причин. Но в литературных произведениях этот запрет, бывает, нарушается. Разумеется, отклонения используются здесь для речевой характеристики отдельных персонажей (показа их недостаточной образованности и т. п.):
«Подаю банщику веревку – не хочет. – По веревке, – говорит, – не выдаю. Это, говорит, каждый гражданин настрижет веревок – польт не напасешься»
«Я,
товарищи, —
из военной бюры.
Кончили заседание —
тока-тока…»
Подобные факты встречаются и в разговорной речи: «кина не будет», «не могу спать на бигудях» (уже почти нормальная форма), «отдыхала в Сочах», «из всех кин для нас важнейшим является искусство» и т. п. Хотя здесь довольно трудно отграничить случаи явной языковой игры (когда человек сознательно нарушает норму) от ненамеренных ошибок (когда человек пробует «исправить» языковое правило по своему разумению).
Очень своеобразная разновидность языковой игры связана с вариативностью падежных форм, которая, хотя и в ограниченном объеме, все же встречается в текстах. Так, в русском языке многие существительные мужского рода имеют две формы родительного падежа: одну – с окончанием-а, – я, другую – с окончанием-у, – ю (сахара – сахару, покоя – покою, толка – толку и т. п.). Причем эти формы различаются оттенками своего значения и условиями употребления – об этом говорится в любой русской грамматике. Но главное здесь для нас то, что форма на-а (-я) является господствующей: она образуется от любого существительного и используется часто; форма же на-у (-ю) ограничена в своем употреблении, требует особых условий (чтобы при существительном было отрицание или чтобы оно обозначало часть чего-то и т. п.) и, судя по опубликованным данным, постепенно выходит из употребления. Это составляет, так сказать, преамбулу к выбору конкретной формы. И далее, если говорящий вместо более редкой и обусловленной формы на-у употребляет более частую и естественную на-а (например, говорит: «он убежал из дома» или «налейте мне, пожалуйста, чая»), то можно считать, что он находится под влиянием общеязыковой тенденции. А вот если он, наоборот, вместо более естественной и частой формы на-а выбирает более редкую и специальную на-у – почему он это делает? Ответ напрашивается