один черт выйдет фигура без масла!» – сами про себя отвечаем мы.
Поганый у нас народишко. Работать не любит, всё норовит в теньке прилечь, да вздремнуть всласть, вместо того, чтобы тачку толкать.
Вороватый, опять же. Чего не положи, да отвернись на миг малый, и нету уже! Слямзили паразиты. Вот даже то, чего не надо тащат, даже то, что потом не продать, не подарить. Только если выбросить. А всё ж надо урвать у ближнего и к себе унести. Как с таким народом жить?
Опять же пьют. Много и чего не попадя. Такое пьют, что просвещённому европейцу в голову не придёт. Может, они тем самым раковины моют и засоры сортирные прочищают, а мы внутрь употребляем без закуси. Мрём от того тыщами, а всё ж таки пьём! Без всякого удержу и оглядки.
И всяк норовит другого с ног до головы обгадить словами непотребными, а то и по роже дать или зарезать в пьяном угаре. И все друг дружку за это не любят и себя, и страну свою хают распоследними базарными словами, и радуются, ежели где что заполыхает или повалится, и ждут потрясений и бед больших, аки счастья, и судачат о том взахлёб, ещё пуще жути нагоняя и находя в том какую-то свою радость. И пугают друг дружку: ужо хуже будет! Ох, будет, будет… Скоро-скоро! Как будто праздника ждут.
Такой народишко.
И правители ему под стать – из дерьма – дерьмо, а то и хуже! Ну, просто как на подбор. И воруют, и народец свой не уважают, а презирают всячески, бога не чтут, заповеди не соблюдают – прелюбодействуют, желают, воруют, мзду берут.
И народ им тем же отвечает. Такая жизнь…
Такое распоследнее государство, чтобы ему в тартарары провалиться совсем!
– Так выходит, народ у вас никчёмный и лучше ему совсем сгинуть? – вопрошает удивлённый иноземец.
– Это чего это ты такого сказал? Чего нас хаешь?! – возмущается наш народишко. – Чего напраслину возводишь и слова обидные ртом своим поганым говоришь.
– Так это не я, это вы! Про себя! Сами!
– Мы – можем! Мы, что хочешь про себя сказать право имеем, а ты не смей! Мы держава, где всяк за своего грудью встанет и любого ворога сокрушит, в порошок сотрёт и порошок тот по ветру развеет! Потому как народ мы хоть и безпорточный, с голой ж… но зато весь особенный, с загадочной душой!
– И то верно, – вторят правители рассейские, которые при портах, да к тому ж бархатных. – Путь наш особенный, иноземцу не понятный. Нам и с голым задом ничего, хоть даже на еже сидючи. Потому, что мы не такие, а другие – своеобычные. И ежели что – всем мало не покажется!
И ведь не врут, собаки! Потому как спиваясь, злобясь, воруя и облик человеческий теряя, вдруг, подхватившись, едут куда-то на Балканы жизни свои за «братушек» класть. И кладут, не задумываясь.
А те недобитые, недомученные, недопытанные, генералы и полковники, коих в рвы расстрельные штабелями складывали, будучи на волю отпущенными, не к ворогу сдаваться, от обид справедливых бегут, а напротив, воевать живота своего не щадя… Да как же так, когда им только что ногти рвали и достоинства их мужские каблуками топтали, а они страну эту и правителей ее и палачей своих защищают?
А вот потому! Потому что от своих по мордасам или хоть пулю в затылок получить не зазорно. А когда чужой в драку суётся – это совсем иное дело! Тут терпежу нет!
И становится народишко этот никчёмный, глупый да вороватый, бездельник на бездельнике, пьянь на пьяни, монолитом, который кого хочешь в бараний рог скрутит. И даже всяк по отдельности готов не за деньги и награды, а за просто так работать в поте лица, кровушку литрами лить и хоть даже голову в бурьян сложить.
И фиг же их поймешь, откуда они такие берутся и что ими движет.
Потому что есть такие.
Точно – есть!
Тишина в Кремле. Безлюдье.
Хотя за каждой дверью торчит референт, советник или помощник. Как мыши в амбаре. Потому что Кремль он и есть наши главные закрома. Тут ссыпают, складируют, отмывают, сушат, зарывают, растаскивают, употребляют. И если ты в гуще, да при деле, то и тебе зёрнышко другое перепадёт. И никто ничего не заметит. Ну, потому что много всего. До черта! Где-нибудь в Люксембурге чуть умыкнешь – и сразу дырка в бюджете зияет, и разборки, и охи с ахами. А у нас – благодать…
Вот прошмыгнул кто-то тихой тенью с папочкой под мышкой. Сильно озабоченный государственными делами. Нет подле кормушке суеты, потому что главное условие: когда тащишь, не шуми, не привлекай к себе внимания. А если зарвался, то тебя цап за ушко да на солнышко. Но не как за мешок картошки. То есть пожурят, красивый браслет наденут поносить, а потом простят и послом в Венесуэлу сошлют, что приравнивается к строгому режиму. А если к общему, то в Европу, но не в Западную, а в Восточную, к нашим бывшим друзьям по блоку, чтобы впредь неповадно было!
Конечно, случается, что и сажают что и на кол, если ты что-то не то уволок, не твое, а кому-то другому предназначенное, за что по всей строгости… Потому как иерархию надо чтить и поперёд батьки и родичей его в чугунок ложку не соваться.
Так живёт Россия-матушка. Как издревле жила. Пристроился при троне – в кафтанах золотом