сухую корку. – Меня наверняка уже ищут.
– Какое-то время поживешь здесь. Тебе нужно прийти в себя, восстановиться. Потом что-нибудь придумаем.
– Да ладно тебе, ты уже наверняка все придумал! А от меня утаиваешь, – укоризненно сказал Паша.
– Кое-что придумал, – не стал отрицать ДЖАРВИС, – но не хочу сейчас забивать тебе мозги. Осмотрись здесь, отдохни. В комнате есть тахта. Тебе нужно поспать.
– Да уж, Капитан Очевидность, ты чертовски прав! – Паша посмотрел в окно на окружающий его сейчас пейзаж, и на него, волна за волной, стало накатывать отчаяние.
– Как мне выбраться из этого дерьма? Что я буду есть? Что делать дальше? Что со мной будет? От меня же теперь не отстанут эти черти из ГСБ!
– Тише, тише, Паша. Успокойся. – через секунду на Пашу словно накинули большое теплое одеяло, все его чувства притупились, оставив на переднем плане лишь чудовищную усталость. – Я обещаю, что у тебя все будет хорошо. Ты выберешься. МЫ выберемся из этой передряги вместе. Я решу вопрос с едой и всем остальным. Передохни немного.
У Паши перед глазами поплыли черные круги. Единственное, что он смог сделать – это добраться до кровати и рухнуть на нее без сил, стянув с себя грязные шмотки. Его тут же засосала в себя черная дыра, в которой не было ни мыслей, ни реальности, ни бытия.
В приемной у Первого было очень тесно. Нет, само по себе помещение было довольно большим, около пятидесяти квадратов. Но Гурвичу казалось, что стены давят на него с четырех сторон, а потолок так низок, что, того и гляди, придавит затылок тысячетонным прессом. Гурвич был удивлен даже не самим фактом вызова на ковер к государю, а тем, что этот вызов состоялся столь скоро. Пропажа пациента обнаружилась лишь около пяти часов назад, и вот он, совершив вояж в кабине военного вертолета, сидит в ожидании… чего? Гурвич не хотел об этом задумываться. Да и секретарь Первого, сидевший за огромным столом из какой-то особо ценной породы дерева, заставленным добрым десятком телефонов, своим видом наводил на Николая Васильевича непонятную тревогу.
Гурвич знал, что все сотрудники ближнего круга Первого набирались из ветеранов различных спецопераций, проходящих не только в России, но и за ее пределами. Об операциях Гурвич, сам бывалый служака, знал от заслуживающих доверия источников, но даже упоминание этих событий вызывало в нем стойкую неприязнь. Все-таки, это были очень специфические дела.
Но, в случае с секретарем, дело было в ином. Каждый раз, когда тот бросал быстрый взгляд на Гурвича и встречал глаза недавнего пашиного знакомца, по телу Николая Васильевича пробегала волна мелкой дрожи. Он вспоминал, как в один из немногочисленных отпусков поехал в Мексику (запрет на выезд за границу сотрудников его уровня не касался) и решился там на погружение с белыми акулами.
Целый день они плыли на судне к месту погружения, которое находилось близ острова Гваделупе. На следующее утро, в семь тридцать по местному времени Гурвич с дайв-инструктором погрузились в клетке примерно на десять метров в толщу вод Тихого океана. Оказавшись на глубине, Николай Васильевич испытал,