к двери.
– Стойте! стойте, вам говорят! – почти в голос завопил старик. – Стойте же! Я согласен терпеть вас, хотя вы и наглупили… Я привык… да, привык к вашей методе чтение… и потом… Да стойте же, вам говорят!
Но Валентина уже не слышала. Она была за дверью. Вакулин, как был, так и остался, ошеломленный, недоумевающий, в своем массивном вольтеровском кресле.
Он привык к своей молоденькой чтице и к ее бархатному голосу, глубоко западающему в душу. Чем-то родным, давно позабытым при первом же знакомстве с ней пахнуло ему в душу… Далекое прошлое вспомнилось ему, как давняя позабытая сказка. И другая девушка, до странности похожая на Валентину, с таким же гордым, холодным лицом предстала в его памяти. Эта девушка была его родною дочерью. Немного непокорной и своевольной дочерью, но которую он горячо любил. Ее образ снова воплотился в лице Валентины. Вакулину было приятно, глядя на Лоранскую, вспоминать его дочь, умершую в ранней молодости от тяжелой и долгой болезни.
– Гордая, славная девушка! – произнес Вакулин. – Гордая, славная! – повторил он еще раз, и вдруг лицо его исказилось и глаза под дымчатыми стеклами наполнились непрошеными слезами. – Совсем, как моя покойная Серафимочка! Совсем как она! Моя бедная покойная девочка, – прошептал он.
А Валентина не шла, а летела домой. Она была вся поглощена приятным чувством сознания своей свободы. Отныне ее вечера принадлежат ей, она уже не должна бежать к скучному старику и переносить его чудачества и брюзжание. Она может заниматься ролями, серьезно подготовить себя к сцене, поступить на которую мечтает с детства. Несколько раз Валентине приходилось участвовать в любительских спектаклях и всегда очень успешно. Ее бархатный голос и красивая внешность заставляли забывать о неопытной игре юной любительницы. Она много мечтала о том, как бы поступить на настоящую сцену, частью для облегчения жизни родной семье, частью из любви к искусству, которое ее влекло неотразимо. Наконец, брат Павлук выхлопотал ей дебют в Василеостровском театре, где она будет дебютировать на будущей неделе. Как хорошо! И вдруг она окажется талантливой!.. Володя будет гордиться ею!
«Володя»! При одном воспоминании о нем, сердце Валентины наполнилось тихим радостным сознанием счастья. Впереди все было так определенно, ясно и хорошо… Будущая супружеская жизнь с добрым и любящим Кодынцевым, священное служение искусству – это шло дружно, рука об руку в ее мысленном представлении. Неприятный эпизод потери места скрашивался от сознания молодости, сил и счастья. Даже временное лишение тридцатирублевого жалованья не казалось более страшным для нее. Ведь она вдвое больше может заработать, сделавшись актрисой! И это сознание успокоило ее.
IV
Весть о потере места Валентиною была встречена совершенно различно каждым из обитателей серого домика.
Мария Дмитриевна мысленно прикинула свой хозяйственный расчет и пришла к невеселому заключению, что по утрам придется брать ситный вместо булок и беличью шубку в приданое Валентины придется сшить только к