кожаными ботинками на шнуровке, с тонкими высокими каблуками.
Она приладила мантилью перед маленьким зеркалом и провела ладонью по левой щеке. К счастью, три параллельные царапины были уже почти незаметны. Эти отметины оставила ей Роза, одна из девушек, в споре за клиента. Прежде чем сеньора растащила их, Роза успела сильно поцарапать ей лицо. Эштон потом долго рыдала, разглядывая кровавые следы от ногтей. Тело и лицо были ее главным капиталом, оружием, с помощью которого она добивалась всего, чего хотела.
В течение нескольких недель после той драки она смазывала медленно заживающие царапины целебным бальзамом и подбегала к зеркалу по семь-восемь раз за день, чтобы осмотреть их. Наконец она убедилась, что ничего непоправимого не произошло. К тому же, чтобы обезопасить себя от новых покушений, она с тех пор всегда носила в правом ботинке маленькую острую пилочку для ногтей.
Наплывавшие время от времени воспоминания о руднике в Неваде только обостряли ее жадность. Разве эти рудники не принадлежали и ей тоже? Ведь она практически была замужем за Ламаром Пауэллом. Конечно, для того чтобы ими завладеть, ей придется столкнуться с двумя гигантскими препятствиями: убедить власти, что она миссис Пауэлл, но для начала – попасть в Вирджиния-Сити. Эштон считала себя сильной и находчивой молодой женщиной, но она не была сумасшедшей. Пересечь сотни миль опасной пустоши в одиночку? И думать нечего. Поэтому она сосредоточилась на более осуществимой мечте – на пропавших фургонах.
Если бы только их удалось найти! Эштон не сомневалась, что апачи не забрали золото. Оно было надежно спрятано. Более того, индейцы ведь невежественные дикари, они бы просто не поняли ценности находки. Получив золото, Эштон могла бы купить нечто большее, чем просто материальное благополучие. Она могла купить положение в обществе и власть. А еще получить возможность вернуться в Южную Каролину, неожиданно явиться в Монт-Роял и каким-то образом – как именно, она решит позже – отомстить отвергшим ее родственникам. Ее терзало страстное желание уничтожить их всех до единого.
А пока оставалось только два пути: умереть с голоду или стать шлюхой. Она выбрала второй путь. И ждала. Ждала и надеялась.
Большинству клиентов сеньоры очень нравилась белая, почти прозрачная кожа Эштон, ее южный акцент и манеры, которые она еще и преувеличивала для большего эффекта. Однако сегодня, когда она с величественным видом спустилась в кантину, все ее усилия пропали даром, потому что там никого не было, кроме трех пожилых ковбоев, игравших в карты.
С наступлением темноты кантина выглядела особенно мрачной. Желтый свет ламп заливал все вокруг, делая заметными дырки от пуль, оставленные ножами царапины, пятна от пролитого виски на грязной мебельной обивке, замызганном полу и стенах из необожженного кирпича. Сеньора тоже сидела там и читала старую газету из Мехико. Эштон протянула ей монеты.
Сеньора одарила ее улыбкой, продемонстрировав золотой передний зуб:
– Gracias,