той ночи он стал другим человеком. Теперь боль была его вечным спутником. Часто его голову наполняли странные огни. Сейчас, слыша шум грозы, он снова их увидел – желто-зеленые точки взрывались, превращаясь в алые, оранжевые и ослепительно-белые огненные шары. И как будто всех этих страданий еще было недостаточно, его вдобавок постоянно подводила память.
Неизвестно как, но он тогда добрался до Ричмонда и пережил большой пожар, почти уничтоживший город в ту самую ночь, когда пало правительство Конфедерации. Он помнил, как бродяжничал по ночным улицам, попрошайничал, даже воровал. Из последнего, что ему удалось добыть, были два доллара и красивая, хотя и старомодная касторовая шляпа, которая лежала сейчас на полке над кроватью. Помнил, как подолгу голодал – иногда по два и даже три дня подряд. Но как оказался в «Пристанище», он не помнил совершенно. В приюте ему сказали, что он упал в обморок на улице.
Почему одни события иногда всплывают в его памяти, а другие – нет? А потом вдруг опять появляется целая череда уже новых воспоминаний, а те, прежние, исчезают в его больном мозгу на часы или даже дни. И все это происходит с ним потому, что его искалечил…
Имя так и не приходило.
Дождь полил сильнее, капли стучали, как барабанный бой. Его рука шарила под койкой, словно лапа слепого белого паука, но что он искал, он не помнил. Что-то нащупав, он крепко прижал это к грязной больничной рубахе из грубой холстины. Потрепанный журнал, который ему дали в один из моментов просветления. «Харперс мэгэзин», номер за июль этого года.
Он даже помнил кое-что из раздела «В редакторском кресле». Там описывался большой парад армий Гранта и Шермана в Вашингтоне, который продолжался два дня в…
В…
В мае, точно.
Он сжал пальцы в кулак.
Я должен был быть там. Мне просто помешали, не дали исполнить роль, для которой я был рожден.
Словно наяву он видел, как сидит верхом на огромном холеном жеребце, как кланяется в ответ на приветствия толпы, как салютует саблей президенту Линкольну, а потом едет дальше и восторженная, потная толпа кричит ему вслед:
– Бо-на-парт! Бо-на-парт!
Он был американским Бонапартом.
То есть должен был им стать. Но ему помешали… Эти люди, которых звали…
Звали…
Бесполезно.
Но однажды он их обязательно вспомнит. Этот день придет. И когда это случится, помоги Господь им и всему их роду!
Почти всю ночь он прислушивался к стуку дождя за окнами, но около четырех утра все же уснул. Проснулся он в шесть, все так же сжимая в руке рваный журнал. И хотя боль отступила, он чувствовал себя бесконечно несчастным. О причине он не думал.
Он не помнил даже собственного имени.
Часть вторая. Счет зим
Стоит лишь сожалеть о том, что характер индейца, описанный в увлекательных книгах мистера Купера, не соответствует действительности… Лишенный красивого ореола романтики, которым мы так долго хотели его окружать, и перешедший с