и ненужной в мирной жизни зоркости; может, старые и мудрые козаки, низовые характерства[7] знающие, как-нибудь избавят его от замираний, с родимчиком схожих, разве без судорог… А заодно не будет он более маячить перед хозяйственными братьями искусом не нужной им воли.
Мать уговорить да уломать взялся самый умный, старший Андрий:
– Мамо, сгинет Тараска в степи один. Хоть и шустрый. От одного татарина уйдёт, от другого… Так ведь білявий он у нас – самый дорогой ясырь на невольничьем рынке. На такого целый загон татары учинят не поленятся… А тогда страх один – такого білявого херувимчика тотчас оскопити – и в султанский дворец, в эвнухи. Тогда, мамо, уж ни слёз твоих, ни молитв не хватит отвести Тараску от мук невиданных. На Сечи Тараске самое место. Ещё удивит всех нас.
Мать поплакала и затихла.
Самого Тараса братьям уговаривать не пришлось:
– Добре, – только и кивнул он. – Кажуть, красиво на Січі.
Славные братья у Тараса, таких ещё поискать надо: собрали молодшему всё самое лучшее, дабы гордо, ярко и ладно понёс он на Сечь достоинство рода Палийко. Дабы издали видно было – богаты и крепки Палийки все, от старшего до последыша.
– Советов тебе давать не будем, – сказал напоследок Тарасу мудрый Андрий. – Степь не хуже нашего знаешь, а на Сечи мы с братом и не живали. Но один совет дам. Горилкой не упиваться не скажу, потому как то говорить тебе, что коню втолковывать сусликов не жевать. Но скажу: помалу все же пей, а то как бы не подумали ватажники, что засланный ты разведывать силу Сечи. От немцев ли каких или же от самого папы римского.
– Добре, – кротко кивнул Тарас.
Споткнулись только на жеребце. Андрий присмотрел из объезженных для брата ладного, крепкого, горячего да мягкоуздого жеребчика прямо глянцевой вороной масти – как в зерцало, ему в круп смотрись!
– Благодарствую, брате, только я к Серке своей присиделся, на ней останусь, – тихо сказал Тарас.
– Тьфу, пропасть! – мотнул чубом Андрий. – Да тебя ж не примут с такой кобылкой на Сечи… Скажут, «на сивой собаке приехал». Не позорь нас!
– Уж всё же лучше я на Серке, – отнюдь не канюча, повторил Тарас.
– Не позорь наш род, брате! – отозвался эхом Андрия с другой стороны Иван.
– Добре! – только и кивнул Тарас.
– Провожать тебя не поедем, а то ещё скажут ватажники, что малого за ручку тащили, от сусликов охраняли, – добавил мудрый Андрий. – Да ты все дороги лучше нашего видишь и знаешь.
Прощались по-братски и по-христиански коротко и крепко. Только мать ещё повисела на сыне тёплой и недолгой обузой, намочив слезами его новый жупан…
Уехал Тарас… А на закате вернулся вороной жеребчик как был, оседланный.
– Тьфу, пропасть! – только и махнул рукой Андрий.
– Может, с Тараской случилось что? – обеспокоился Иван, ещё не ушедший в свои плавни.
Иван, в отличие от мудрого, но не имевшего гибельного опыта старшего брата,