равняет благополучие со скукой.
Дайен из Дома Пляшущих, придворный церемониймейстер
Шолох. Наконец-то!
Путь от побережья к городу занял у меня полдня. По дороге я вертела головой, как сумасшедшая: не могла налюбоваться.
Я шла широким лесным трактом. Солнце било мне в спину, прошивая насквозь, грея, лаская. Против его желтых, как цыплячья шейка, лучей летели пух и пчелы; пчелы и пух… Ровное жужжание набухающего лета. Белая легкость неторопливых тополей.
Цветущие пролески встречали меня урчанием лягушек. Заросли орешника – клекотом расторгуй-птицы. Я поглаживала мшистые дубы и подмигивала своему оголтелому отражению в лужах, оставшихся после ночного дождя. Лес дышал, как парник, утопая в одуряющем запахе свежей листвы.
«Небо голубое, – подумала я. – Небо голубое, это ведь и вправду моё место».
На душе было так легко, что, когда мне встретилась одинокая избушка травницы, я смело свернула к ней. Улыбчивая старушка действительно оказалась знахаркой, а не сумасшедшим лесным убийцей, мятежной Ходящей или оборотнем – даже удивительно! Травница сочувственно выслушала историю про кораблекрушение, дала мне незамысловатую похлебку. В волнении я спросила про столичные новости… Но старушку не интересовал мир вне ее огорода. Святая простота.
Зато она подарила мне старую драную куртку: в подводной ночнушке было холодно, пусть и лето за окном. Я приняла подарок со слезами на глазах – от куртки жутко воняло луком. Это холщовое недоразумение мы вместе со старушкой сняли с пугала: и пугало, скажу я вам, сопротивлялось со всей мощью остаточной бытовой магии.
Второй причиной для слез были воспоминания о летяге: мой любимый плащ остался в Рамбле. Наверное, глупо оплакивать одежду. Скажешь кому – застыдят. И все же сердце щемило: столько лет мы провели вместе! Утешало лишь то, что летяга как следует нагулялась, прежде чем кануть на дне морском.
Зато серебристый балахон из Рамблы ожил. Как оказалось, заклинание Ол`эна Шлэйлы не расколдовало рубаху, а лишь временно ее усыпило. Когда шелковые чешуйки зашевелились, я запаниковала.
Что, опять удушение, акт второй?
Но вне родных пенатов ночнушка была далеко не такой дерзкой, как в Рамбле. Она только тихо колыхалась и переливалась под солнцем от холодного стального к светло-зеленому цвету, поводя чешуйками туда и сюда. То-то же! Я рада, что кто-то научил ее незамысловатому правилу: в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
***
Солнце скрылось. Клочья тумана уже поднялись над болотами, когда я наткнулась на столичную дорогу. Как водится, она возникла будто из ниоткуда. Раз – и передо мной указатель: «Аллея Радужных Осколков. Добро пожаловать в Шолох!». И галечная тропинка убегает вперед.
Вскоре появились заборы, увитые лимонником и глицинией. На обочинах затрепыхались бабочки. Уютные перебранки шолоховцев послышались из распахнутых – по случаю хорошей погоды – окон. Кто-то был недоволен поздним возвращением супруга домой, кто-то – ранним…
Я с наслаждением вдохнула пряный воздух любимого