её газельи глазки. Кричит с плоской кровли Джаваховского гнезда, выстроенного по образцу саклей лезгинских аулов:
– Нина – джан! Оставайся дома с Аллахом солнце души моей! Сиди дома! Доеду до гор одна. Встретят меня нукеры[16] отца у духана.[17] Ждут меня там.
Говорит по-русски, татарски и грузински вместе сразу, смешно путая слова. Голосок гортанный, низкий, как у мальчика, но звонкий.
– Сиди дома, Нина-джан! Сиди дома!
– Ага, ты надо мной смеяться! – заливчато крикнула княжна, бросилась к дому, одним духом взлетела по шатким ступеням на кровлю, обхватила молоденькую тетку сильными, как у джигита-мальчугана, руками, повалила на тахту. Целует, обнимает, хохочет.
– Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Не дразни, не дразни Нину, дагестанская дикая коза!
Потом снова вышла и снова громко, громко крикнула:
– Седлать мне Шалого, Абрек! И чтобы сейчас!
Абреку нынче такое приказание не по вкусу. Солнце печет, день жаркий. Изволь-ка в духоту такую сопровождать в горы княжну. А пустить одну нельзя. Попадет от батоно-князя… Или попробовать? Неужто не сохранит Аллах?
Абрек – джигит, татарин, из дагестанских диких аулов, отчаянный сорви-голова и смельчак, Аллаха одного боится и никого больше.
– «Так пускай же палить солнце, не поеду я ни за что».
– Госпожа, – кричит Абрек. – Шалый оседлан.
Далеко не заезжай. Батоно-князь не позволил. Поверни от конца предместья. А сейчас, айда с именем Аллаха!
– Айда! – звонко откликнулась княжна Нина, и через три минуты от ворот Горийской усадьбы скакали две юные всадницы, в узких бешметах, в широких шальварах[18] с кинжаликами, точь в точь как игрушечные, заткнутыми за пояс, в низеньких шапочках мингрельского образца.
Солнце печет, точно томит до полусмерти. До духана недалеко. Тихо шепчут воды Куры. Камешки то и дело скатываются в воду из-под ног лошадей.
Шалый – высокий, статный, как ворон черный, красавец-конь княжны Нины – пламя и вихрь. Под Бэлой – гнедая кабардинка-горянка, которая не уступит ему в прыти: через кручи понесет, перемахнет через бездны. Не лошадь – алмаз драгоценный!
В полчаса обе всадницы доскакали под палящим солнцем до духана.
В духане ждали Бэлу слуги Хаджи-Магомета, трое суток тому назад выехавшие из родного аула. С испытанными, верными нукерами не боится пустить в дальний путь Хаджа-Магомет свою красавицу-дочь.
Спешились Нина и Бэла.
– Прощай, бирюза сердца моего! – обнимая племянницу, лепечет девочка-тетка.
– Прощай, прекраснейшая из звезд аула Бестуди! – находчиво отвечает княжна.
– Прощай, чернокудрая гурия садов Магомета!
– Прощай, роза Аварских ущелий, свет и день очей моих! Поезжай с Богом! Поклон дедушке Магомету!
– Оставайся с Аллахом, благоухающая азалия Горийских долин! Брату Георгию неси привет от Бэлы!
– Папа в лагере. Когда вернется, крепко поцелую за себя и тебя. Прощай, райская пташка Бэла!
– Ниночка-джаным, прощай!
И