меня тоже не спасаете, хоть, наверно, и к святым себя не относите, но почему не можете сделать жертвенный шаг во спасение? Может быть, Богом моим после этого станете? Скорее, боитесь женщин, они ж и родить могут, а этого мужчины боятся больше всего, перед богом или совестью ответственности нести не хотят. Только на разделение души пенять не надо. Мне так ваша душа не нужна, я сама жертвенница и сама душу свою вместе с телом готова отдать, хоть на мгновенье, но только в хорошие руки, и делить, разрывать чужую душу не собираюсь. Понравились вы мне, и все тут.
Она вновь прижалась к нему и, будто обнимая его руку, продолжала молвить:
– Мир этот, какой бы он ни был, только мы, женщины, не исправим, но счастье один другому подарить может. Если он действительно погряз в грехах, то бог все исправлять не обязан. Все лучше будет, если мы против воли своей святой идти не станем, то духу, и телу, и божьему промыслу противоречить не будем, если социальному злу торжества не допустим.
Эти ее слова задели его, будто в них прозвучала молитва к действию, но все было как-то не так, как делалось у простых грешников, где страсть не вымаливалась, а разжигалась. Она же продолжала, как за упокой, уговаривать его, будто вымаливая снисхождения:
– Последствий можете не бояться, я сама своих детей теперь уже, наверно, иметь не смогу, мой организм отравлен химией. После смерти своего суженого работала некоторое время на химическом предприятии и попала в аварию, теперь могу родить только больного или дитятю-урода. Родить и заставить человека мучиться на этой земле – значит тоже взять грех на душу. Чтоб не жить в одиночестве, я воспитываю ребенка, взятого из детского дома. Воспитать дитя – это все равно что топтать дорогу к богу, в вечность, в будущее. Это наше женское святое дело и счастье.
Тут она среди строя своих витязей достала тетрадку, полистав ее, открыла среди других стихов стих «Женское счастье» и стала читать:
«Да, беда, бада, бада!
Ба! Бода» с утра всегда.
Шарики за ролики,
Ролики за шарики,
В счастье малышня.
По судьбе родила я
Для себя смешариков.
Бегают, катаются,
Жизнью наслаждаются
И кричат: «Бада! Бада!»,
Будто где-то есть беда.
То ли радость без ума,
То ли резвость без конца.
Слово вроде – их игра,
Как безумства чехарда,
И порой игра в войну
Меня бесит, но терплю.
Доз! доз! Первертоз,
Баловство их как невроз.
У кого галка,
У кого палка.
То доз, то первертоз,
Кто донес, кто перенес.
«Ой, бада! бада! Бода!» —
Слышу крики их всегда.
Только это мне не беда,
Я когда-то в детстве такою же была,
Так же для родителей баловнем слыла.
Жизнь так повторяется,
Счастьем называется.
Семеро