Гасваллаун возвращается из своих мыслей, но смотрит не на меня, а на толстый альбом в кожаной обложке, на котором лежит его ладонь. Он раскрывает его, переворачивает несколько страниц, бережно перелистывая полупрозрачные листы папиросной бумаги, которыми они проложены.
Подвигает альбом ко мне.
– Вот. Наш экипаж. Снимок по случаю первого боевого вылета.
На чёрно-белой фотографии, пожелтевшей по краям, я вижу группу в комбинезонах и лётных куртках, выстроившуюся на фоне громады пришвартованного дирижабля. Видно, что фотограф старался, но так и не смог втиснуть его в кадр целиком.
Гасваллаун замечает мой удивлённый взгляд и улыбается.
– Да, всё верно – здесь все. Чуть больше двух дюжин на такую махину. Простая арифметика – чем легче экипаж, тем больше запас бомб и дальше вылет. И обратите внимание на комплекцию. Вот этот…
Он указывает пальцем на мужчину в строю.
– … был самым крупным из нас, старший механик. Хотя вряд ли он был выше ростом, чем вы. И уж кого среди нас точно не было, так это бойцов. В итоге в тот раз мы потеряли почти треть команды, прежде чем сбросили тех людей за борт. А могли потерять ещё больше, не окажись у капитана револьвер.
Он показывает на эльфийку посредине, единственную, на голове которой красуется фуражка, залихватски сдвинутая набок. Качество фотографии не на высоте, но выразительные черты лица и светлые волосы вполне различимы.
Гасваллаун продолжает рассказ:
– На этом снимке она кажется блондинкой, но на самом деле капитан Телленхард была совершенно седой. Хотя ей не исполнилось ещё и ста пятидесяти лет. Поговаривали, что это у неё после войны на островах. Так и называли за глаза – «Седая волчица».
Он усмехается.
– Да, понимаю, но ничего не попишешь – с фантазией на флоте туго. Немного не тот уровень, чтобы придумывать изящные эпитеты. Ну да ладно, это прозвище ей вполне подходило. С «седой» всё ясно, а «волчица» потому, что если нужно, готова была так вцепиться в провинившегося, что просто ух! И ещё упрямая. Устав ведь поначалу запрещал иметь на борту огнестрельное оружие – ну, знаете, вопросы безопасности и всё такое. Но капитан наплевала на правила и брала свой револьвер на все вылеты. В тот раз его шесть пуль нам очень пригодились.
Он снова замолкает, долго разглядывает фото, в его выцветших голубых глазах мерцают странные искорки. Наконец протягивает палец в сторону одной из фигурок.
– Вот. Это она. Эрри.
Я всматриваюсь в силуэт на краю строя. Девушка в мешковатом комбинезоне, кожаной куртке на меху и сдвинутой на затылок вязаной шапке. С улыбкой до ушей.
– Она всегда была такой бойкой. Научила меня всему, что следовало знать на корабле. И ещё… кое-чему. Эрри, звонкая ты хохотушка. Если бы тогда… Кто знает.
Один из величайших художников последних полутора сотен лет долго молчит, рассматривая скудный прямоугольник фотографии. Так, словно в нём заключена вся его жизнь.
Затем вздыхает