изо льдов. Распахнулась дверь избы, на берег вышел ленский казак Федька Чукичев. Свежий ветер трепал его богатую, в пояс, бороду, покрытые собольей шапкой длинные волосы, в глазах служилого лучились самодовольство и дерзость, с какими обычно возвращались из дальних странствий казаки и промышленные люди.
«А уходил простым, неприметным, – окинул его завистливым взглядом Стадухин. – И в ленских службах не из первых».
– Мишка, ты, что ли? – узнал и его годовальщик.
Федор прибыл на Индигирку с отрядом Постника Губаря. Как и Кирилл Нифантьев, он был из тех людей, с которыми в свое время не пошел Михей, прельстившись Алданом. Встречи с ними казались бы ему бесовской насмешкой, не пошли Господь Арину. Память о временах, проведенных с ней, грела душу, она же мучила повседневной тоской.
«Ждет, что вернусь к осени», – думал с душевной болью, удаляясь от жены все дальше и ради нее тоже. Понимал, что никому из его удачливых товарищей не довелось пережить такого счастья, какое пережил он. Этим утешалась зависть к ним, но не душа.
Бок о бок с Федькой Чукичевым к реке вышли его сослуживцы: Иван Ерастов по прозвищу Велкой и Прокопий Краснояр. Как и Федька, они были одеты в дорогие меха. Третий, со знакомым лицом, выглядел проще. Где-то на Куте или в Илимском Стадухин видел его среди людей Головина, наверстанных в Тобольске.
– Откуль плывем? – задрав нос, спросил Федька еще не приставших к берегу казаков.
– С верховий!
– А туда каким хреном?
– Конями с Алдана через Оймякон.
– С Охоты и с Ламы! – добавил Андрей Горелый, с любопытством разглядывая наряженных в меха казаков. – Слыхали?
Федька с Прокопом переглянулись, заблестели глаза на вычерненных солнцем лицах, которые, казалось, ничем нельзя удивить.
– Ивашка Москвитин оттуда вернулся, – пояснил мало знакомый Михею служилый и добавил: – Я говорил!
Коч причалили к берегу, с него сошли все прибывшие.
– И куда? – не отставал с расспросами Чукичев. – Мы перемены не ждем.
– Напоили бы, накормили, после расспрашивали! – с напускной важностью ответил Стадухин. – Сами-то куда собрались? – указал на потрепанный коч. – Или пришли откуда?
– Вчера только с Алазеи от Зыряна, – ответил Федька, пропустив мимо ушей предложение накормить. – Кабы не вы, ушли бы к Лене… Я с Прокопкой и еще двое, везем ясачную казну.
В тундре гром и молния в диковинку. Однако Стадухину показалось, что над ним так громыхнуло, что дрогнули колени. Он перекрестился, усилием расправил перекошенное лицо, попросил:
– Задержитесь, расскажите, где были, а я скажу о своем.
Рыба и утятина: печеная, вареная, вяленая, тухловатый душок юколы, саламата из привезенной сменщиками муки – по понятиям отдаленных зимовий, здешние насельники пировали с прибытием смены и окладов. Потекли неторопливые рассказы людей Стадухина о голодном и холодном Оймяконе, о сытой реке Охоте, где рыбу ловить не надо, сама на берег лезет.
Для