правило, возвращаются единицы. Ибо ничто не сравнится со знаменитым парфянским выстрелом, разящим наповал, и нет коней, равных в выносливости и скорости нашим ахал-теке…
Представляя эту живописную картину, я не мог сдержать счастливой улыбки. Я ощущал себя прежним – воином, всадником, победителем. Вновь чувствовал трепет шёлковой гривы моего Тарлана…
Когда же видение отступило, ещё горше и безысходнее ощутилось моё нынешнее положение. Я – раб. Мой верный Тарлан погиб. Пали от рук убийц, посланных предателем Фраатом, все мои родные. Изрублены в сече с легионерами Вентидия все мои друзья. И даже поражение Марка Антония не давало мне радости. Оно всего лишь означало конец надеждам на справедливое возмездие узурпатору…
Невозможность распоряжаться собственной судьбой исказила мой взгляд на многие события. Важные для Рима, для моей Парфии, для сотен тысяч других людей, они казались мне не столь значимыми, как моя личная несвобода.
3
В год второго консульства Октавиана, осуществляемого им на пару с патрицием Луцием Волкацием Туллом, Марк Агриппа стал эдилом Рима. Эта должность давала ему право осуществлять надзор за строительством и содержанием храмов, а также ведать общественными играми.
Став магистратом, Агриппа со свойственной ему энергией взялся за благоустройство города, реставрацию и строительство акведуков, чистку городской канализации – Большой клоаки. Это вполне удалось ему, и Великий город стал ещё ухоженней и благовиднее.
Незаметно я привык к Риму, так враждебно встретившему меня вначале и ставшему теперь моим вторым домом. Я полюбил его портики, величественные храмы и роскошные сады с их тёмными пиниями, зелёными оливами и серебристыми тополями, с цветущими круглый год кустами роз и гортензий.
Даже мне, живущему в Риме не так давно, было очевидно, как похорошел, преобразился город при Агриппе: новые здания из мрамора день за днём всё больше вытесняли с улиц старые постройки из туфа и самодельного кирпича.
Впрочем, мой ловкий господин Октавиан и эти достижения умело приписал себе. Острословы из окружения Поллиона на все лады обсуждали хвастливое заявление консула: «Я принял Рим кирпичным, а оставлю потомкам мраморным!» и, конечно, упрекали Октавиана в высокомерии и самолюбовании.
И только Агриппа, казалось, не обращал на похвальбы друга никакого внимания.
Как справедливо заметил Вергилий, всякого из живущих влечёт своя страсть… Проявилась таковая и у Марка Агриппы. Этот неотёсанный «солдафон», как называли его между собой посетители библиотеки, неожиданно принялся покровительствовать скульпторам и даже стал появляться на выставках их работ.
А вот в саму библиотеку Поллиона он заглянул лишь однажды, да и то не ради хранимых здесь свитков и пергаменов: они его не интересовали. Он пришёл посмотреть на свой бюст, заказанный хитрецом Поллионом у модного скульптора Квинта Лолия Алкамена.
Бюст удивительно точно