но справедливым» судом на, как чопорно объявлялось с помоста, «лишение головы путем единомоментного отрубания оной классическим обоюдным топором образца 7492 года»… но чтоб повстанца!.. Настоящего, без скидок, повстанца?! О нет, конечно же Владыки не были настолько глупы, чтобы объявлять о принадлежности осужденного вслух. Но слухи, слухи… Это проклятье и благословение всех власть имущих во все эпохи и времена – в зависимости от того, как уметь ими воспользоваться… В Поселениях, подобных нашему, практически ничего нельзя удержать в тайне – да и то сказать, как сохранить секрет, если каждый второй (если не каждый первый) – фактически твой знакомый? День, два – и вот уже деревня бурлит, «обмывая косточки» и вовсю обсуждая подробности произошедшего. А уж если и настоящие свидетели найдутся…
Я стоял среди толпы – настороженной, недоброй, и, как обычно, молчаливой – и в который уже раз пытался понять – что же на уме у всех этих людей? О чем они думают – вот прямо сейчас? Взгляды, все как один, были устремлены вверх – но там все стандартно: четыре бледных фигуры на помосте, еще десятка полтора – вокруг, образуя обязательное для таких случаев «кольцо ограждения». С этими все ясно – стоят практически не двигаясь, не дыша – что благородным иррам до мыслей и устремлений обычных смертых?
Но вот люди… Я смотрел в их глаза: на поднимающиеся и опускающиеся ресницы, на зрачки всевозможных цветов и оттенков – у кого-то узкие, словно срез портняжной иголки, у кого-то, наоборот, расширившиеся до края – и все никак не мог понять: что они сейчас ощущают? Опущенные руки, напряженные – но не сверх меры! – тела… И, конечно, наглухо закрытые рты. Тишина… Происходящее на помосте словно заколдовывало, завораживало всех вокруг – но не в том приятном, мистическом смысле, которое я когда-то раньше вкладывал в это слово, а… в каком-то другом. Недобром? Однозначно. Но в тоже время и не то чтобы злом, не откровенно враждебном. Хотя, будь я вместе с теми, на помосте… вряд ли смог бы держаться настолько спокойно против такой толпы. Стоящие вокруг люди смотрели, боясь пошевелиться, боясь вздохнуть – лишь бы не пропустить ни секунды из того, что произойдет здесь сейчас…
И молчали. Идеальные зрители для какого-нибудь бродячего театра – если, конечно, не считать этой мрачной напряженности, разлитой, как говорится, в самом воздухе…
За последние сорок-пятьдесят лет в наших краях не было ни одной попытки отбить приговоренных… Но так здесь встречали каждую, без единого исключения, казнь.
На ум неожиданно пришли все те исторические книжки, которыми столь много пичкали меня в детстве. И описание средневековья – одно и тоже, словно однажды созданное кем-то, а потом банально раз за разом сдираемое под копирку верными последователями… И, конечно, точно такие же фильмы…
Ах, историки, историки!.. Сколько раз я слышал и читал о пьяной необузданной толпе, бурно радующейся каждой публичной казни? Как часто видел – на экране кинотеатров, конечно – массы весело вопящих человеческих фигурок на фоне дергающегося в костре инквизиции человеческого