знает что, – вырвал я себя из дивана.
– А теперь ты пойдешь точить из деревяшек своих зверушек. Зоопарк какой-то.
– Раньше они тебе нравились, – достал я из ящика кладовки одну из заготовок. Это был сучок, подобранный в парке, напоминавший слона. Но настроения оживлять млекопитающее не было. Хотя психотерапевт, которого я должен был посещать, настоятельно рекомендовал от депрессии. Будто я ею страдал. «Самый верный способ снять стресс – занять руки». Я занимал. У меня была целая куча такого древесного хлама и даже появилась деревянная мечта: выточить из этих сучков и задоринок шахматы. Однако найти в лесу материал, из которого можно было бы сделать настоящую фигуру, было делом непростым, примерно, как и найти настоящую фигуру в обществе. Кое-что я уже имел, а именно: восемь пешек, две ладьи, два коня, король и ферзь. Я вернул этой армии слона.
– Раньше они были живые. Потому что раньше ты был живой.
– Куда ты? – услышала Шила, что я открываю дверь.
– Подышу.
– Далеко?
– В зоопарк.
Дома дрожали от сырого холодного ветра, словно коронки в зубах в пожилом рту, металлокерамика кровли сточилась и постарела, кое-где виден был кариес. Я проходил мимо красивого, тронутого временем особняка. Тот был на санации, стоматологи в касках сверлили и закатывали гипсовые пломбы. «Как ты?» – спросил один дом у другого. «Да, нормально, только надоело мне все. А ты?» «Я спрятался в лесах. Раньше ты стоял особняком, а теперь выглядишь ее пристройкой», – намекал он на телефонную башню, ввинченную совсем рядом.
Ночью город был щедрым настолько, что карманы его улиц были вывернуты наизнанку. Вывалив на мостовую все до последнего рубля, опустошенный до последней капли совести, он шел на поводу у прохожих, будто собачонка, готовая служить за спасибо. Я их всех знаю, как облупленных потомков классицизма. Питерцы – они вечно чем-то недовольны, закрыты, сумрачны, словно родственники, не поделившие наследства. Но это только снаружи, стоило пробраться глубже в душу, здесь самое логово доброты, человечности и интеллигентности. Человека надо было время от времени доставать из проруби Питера, чтобы окунуть в ванну, наполненную Парижем или Римом. Париж – это хорошая спа-процедура для любого мышления, не только творческого. Но времени нет, так как их уже окунули в Питер и так и не достали из гранитной кастрюли. А им нравится. Вымоченные в студеном маринаде камня и Невы, они любят свой город и в то же время интеллигентно ненавидят, особенно когда вынуждены натягивать на небо воротник, пряча голову в плечи, чтобы не надуло каких-нибудь революционных мыслей. Времени нет. Питер забирает его целиком и тебя с потрохами. Я неожиданно вспомнил о своих, когда закололо в боку. Конечно, это было перо, ему не терпелось высказаться, оно подгоняло навалять какое-нибудь стихотворение, повесть, роман, эссе на самый крайний случай. Эссе в переводе с татарского значит «горячий». Да, зайти в первое попавшееся кафе и заказать кофе – эссе, кофе – гляссе, с комком мороженого. Я уже представил это великое таяние льдов в отдельно взятой чашке. «Если долго идти на север, то рано или