летел серым вихрем, ликующе взглядывая то на Клыкастого, бежавшего справа, то на Разноглазую, молодую самку, игравшую первую весну.
Клыкастый едва касался широкими лапами твердого наста и чувствовал, как им овладевают азарт, ярость, гнев.
Яростный азарт, граничащий с гневом, передался другим участникам набега. Волки не видели оленей, но чувствовали их рядом.
Оборвалась мгла, и ударили по стаду волки, завалив несколько важенок и телят. Опьяненные запахами свежей крови и бури, волки впились в громадное туловище стада, терзая его.
Стадо пронзила глубокая боль, оно тяжело шевельнулось и в панике понеслось, набирая разбег, в серую мглу…
Варя прилегла обдумать свое житье-бытье, наметить сюжет фоторепортажа, но незаметно уснула. Она не слышала, как топот тысяч копыт перекрыл вой метели, крики людей и визг собак. Этот гулкий топот ворвался в стойбище, затопил все другие звуки. Сметая все на своем пути, живой поток ударился о поленницу, под которой возилась Лидия. Поленья обрушились на женщину, и она свалилась в сугроб. А гул затих.
Когда Варвара проснулась, ребенок пищал, а лампочки все по-прежнему ярко освещали нутро безлюдного чума. Мальчик лежал в берестяной люльке. Варя огляделась в поисках Лиды, но ее нигде не было, лишь Пушица копошилась со своими щенками. Тогда девушка откинула полог, и метель тут же влепила ей зарядом снега пощечину. Варя юркнула назад, утирая мокрое лицо рукавом. Она подошла к люльке и осторожно потрогала ребенка, малыш почувствовал прикосновение и зарыдал еще громче. «Поди есть хочет», – подумала Варя и отыскала в люльке соску. Малявка бросился, как волчонок, на пустышку, энергично и шумно зачмокал, а потом вновь разрыдался. Варя решила покачать люльку. На какое-то время младенец угомонился, но потом заревел.
– Куда все подевались? – расстроилась Варя. – Даже собак не слыхать.
Она догадалась – надо пеленки поменять. Варя никогда не пеленала детей, только в кино видела, как меняют памперсы. Вытащив орущее создание из люльки, с содроганием развернула сверток. Она заранее приготовила несколько своих салфеток, укутала ими тельце и завернула в одеяло. Мальчишка на короткое время затих, а затем разревелся пуще прежнего.
Положение было отчаянным – Варя совершенно не знала, что делать. Чуть не плача от безысходности, она заткнула уши, ринулась вон из чума и во всю силу легких позвала Лиду. Но ее голос пропал в метельном вое. Наоравшись, она вернулась в чум, взяла сверток в руки и принялась баюкать, прохаживаясь туда-сюда. Но сколько она ни ходила, мальчонка не умолкал. В отчаянье, решительно расстегнула Варя кофту и лифчик, обнажила грудь и сунула в орущий роток. И сама едва не заорала благим матом от боли – так яростно впился в нее малыш! Как будто понимал: теперь – настоящее, теперь – без обмана…
Лида очнулась, и первая ее мысль была о ребенке. Гудела и раскалывалась от боли голова, ныла спина.
Женщина выбралась из-под поленьев и побрела к жилищу. Она вошла в чум, ее взору предстала Варвара, сиротливо притулившаяся с ребенком у потухшей печки.
– Спит? – прошептала Лидия.
– Ага. Орал два часа. Дала сиську – он и заснул. А молока ведь нету. Вот чудо!
Лида сказала,