смотрит поверх голов, отгородившись от потенциальных покупателей таким щитом внутреннего достоинства, что он кажется вполне осязаемым. Вот и огибает ее толпа, не рискуя приближаться.
– Зинаида Павловна, добрый день.
Серые глаза неприязненно измерили с ног до головы:
– Мы знакомы?
– Двенадцать лет назад батюшка представил меня вам. Правда, с тех пор я несколько изменился. С вашего позволения, Ипполит Попов, сын Матвея Ипполитовича Попова, если еще помните.
– Да…
Крохотная трещинка в щите ограждения и неприязнь превращается в настороженность:
– Что вас интересует, Ипполит Матвеевич? Может, купите книжку про Пинкертона? Занятное чтение, если надо провести время. А уж в поезде…
Ипполит наклонился, собрал с перрона разноцветные книжки, брошюры:
– Давайте уйдем отсюда, Зинаида Павловна, все равно, с такими глазами, как у вас сейчас, не продашь ни одной.
Сколько раз он ломал голову: почему она согласилась уйти? Потому ли, что самой это стояние было невмоготу, или почувствовала его решимость…
Он так и не задал этот вопрос. А потом пришло время, когда это стало неважным.
Молча прошли по Большой Садовой, на Таганрогском проспекте повернули направо. Наверное, они смотрелись забавно: она, очень худая, высокая, в длинном черном платье, с темными волосами, заколотыми на затылке, отрешенно смотрящая перед собой, и он, на голову ниже, коренастый, иногда забегающий вперед, пытающийся прикоснуться к ее руке, но не решающийся.
У Старого базара Ипполит остановился: дом Рецкера – Хосудовского, который когда-то восхитил его – разрушен. Более того, руины так наклонились, что, казалось, при первом порыве ветра, он рухнет полностью, схоронив под грудой строительного щебня и кирпича трехэтажный дом, стоявший рядом. Нечаянно вырвалось:
– А ведь казался такой крепостью. Когда же это случилось?
– Еще в двадцатом году сгорел, когда красные Ростов брали. Да разве только он казался крепостью? – горько усмехнулась спутница.
– И не страшно там жить? – Ипполит указал на соседний дом.
– Я именно там и живу. А жить просто страшно. Место не имеет значения, – она пожала плечами. – Хотя, конечно, когда темнеет, лучше не ходить: там в подвалах бездомные обитают, ну, и шантрапа всякая. Я очень прошу Нору не выходить лишний раз из дома.
Давно некрашеная дверь на третьем этаже распахнулась, в проеме стояла тоненькая, словно хворостинка, девочка лет семи-восьми с глазами испуганного олененка:
– Мама, тебя так долго не было, – увидела Ипполита и еще больше испугалась, прервав себя на полуслове.
– Я тебе много раз говорила: не открывай никому дверь.
Хозяйка квартиры хмуро пояснила гостю:
– Нам с дочкой в отцовском доме две комнаты оставили, но предупредили, что временно: как только появится кто-нибудь, сильнее нуждающийся, чем мы, так и вселят. Вот я и боюсь, что придут, когда Нора одна дома будет.
Ипполит вынул из