словно с самого рождения знала ее; приобняла за плечи и попросила чуть-чуть подождать, пока будут выполнены все формальности.
Девочка была, как зачарованная, и как зачарованная она наблюдала, как барышня придирчиво, но, в то же время, предельно вежливо и непосредственно следила осмотром своих вещей – обязательной процедурой для всех новоприбывших. Кавалеры, облаченные в масть самого темного оттенка синего, крайне внимательно, но как-то необычно неловко и суетно выполняли свою работу – то и дело что-то валилось из рук то у одного, то у другого, и то и дело барышня вежливо поправляла их и указывала, как должно сложить все содержимое того или иного узелка и в каком порядке это следует – просто необходимо – делать; и сама в этом участвовала.
Она вела себя по-хозяйски и ничуть не торопила своих конвоиров. Когда же с вещами было кончено, то по всем правилам и традициям в сотый и сотый раз очередной гость переступил порог храма – нового, возведенного на том же самом месте, где уже не раз грудой обгоревших и разломанных досок раскидывались его предшественники; на миг барышня остановилась – ступив одной ногой на порог, слегка качнув носком и перешагнув его уже и правой.
Если бы посторонних пустили во внутрь в качестве зрителей, у них бы точно сложилось впечатление, что барышня уже здесь была, но когда-то давно, и, возможно, в другом храме – но новый возводили точной копией предыдущего; но это невозможно – по виду ей можно было дать от силы двадцать лет, тогда как последний разрушенный храм был сожжен более тридцати лет назад.
Но как она осматривалась!
Она оглядывалась так, будто вокруг было очень, очень красиво – сказочно красиво. Когда на самом-то деле ничего подобного не было – темные стены без всякой облицовки, еще слабо пахнущие лесом и создающим тем еще более волнительное ощущение пребывающим здесь, черный, как уголь, утоптанный пол – каменная земля, на которой кое-где все же пыталась пробиться редкими пучками мелкая и очень тоненькая трава – и ничего больше.
Высокий потолок – очень высокий, очень много пространства было отведено пустоте, и если бы гость засмотрелся вверх, в тот ломанный, неправильных форм тоннель, то у него наверняка бы закружилось перед глазами все в серых стенах, ведущих куда-то одной кривой линией, одной полосой, и в непрекращающемся танце завивающейся, словно в кокон – куда-то, куда-то туда…
Подведя ее к заложенному предварительно – постоянно соблюдающимся в порядке и готовности принять очередную жертву – очагу еще не случившегося костра, конвоиры на шаг отступили.
В очередной раз, очередной артефакт запылал, запылал, казалось, ярче, чем все предыдущие – каждый раз так казалось девочке, исправно наблюдающей эту картину через щель в стене; каждая вещица полыхала светом, прекраснее того, которым озарялась эта земля, эта черная земля в последний раз – и не было конца тому, и не прекращалось