на меня. Ха-ха. Нервозность немного отступает.
Вопросы вначале обычные. Отвечать на них легко. Адрес, семейное положение, ближайшие родственники, профессия, краткая биография. Потом лысый спрашивает про неприятное. Но кабинет бесцветен, ассистент бесплотен, тихий перестук клавиатуры бесстрастен. Рассказываю всё, как есть, и даже не дрожу голосом.
Он задает еще несколько уточняющих вопросов. Бьет по клавише.
– Всё, – говорит, – отправил. – И показывает куда-то за стенку. – А вы идите в гостиную. Это налево до конца. Скоро подойдут остальные четверо, и начнется. У нас никто не опаздывает.
Гостиная не похожа ни на пуританский кабинетик ассистента, ни на буржуазно-англоманский коридор. Она голая, белая. Несколько стульев в кружок, в стороне стол – и всё.
Сажусь, жду. Время от времени смотрю на часы. Сердце бьется гораздо быстрее, чем сменяются секунды на электронном циферблате.
Без четырех минут девять входит женщина в темных очках с зеркальными стеклами. Кивает, садится. Не рядом. Ей удобно меня разглядывать, глаз-то не видно. Но смотрит она на меня или нет, непонятно. Слишком неподвижно она сидит.
Молчим.
Женщина не молодая и не старая. Одета дорого, но небрежно. Губы не подкрашены, ногти без лака и, кажется, даже без маникюра. Стянутые в узел волосы и большие очки делают ее похожей на стрекозу.
Не то чтоб мне было интересно, кто она и что с ней. Просто в пустой комнате смотреть больше не на что.
Снова шаги. Мужчина. Лет пятидесяти. Ввалившиеся глаза. Шея с огромным кадыком торчит из слишком широкого ворота. Но рубашка безукоризненно бела, галстук аккуратно повязан, коричневый твидовый пиджак застегнут на все пуговицы. «Черепах», – думаю я.
Тоже молча кивает. У них тут не принято разговаривать?
Сразу же появляются еще двое. Они пришли вместе, что уже странно. Он и она. В коридоре они о чем-то вполголоса переговаривались, но в гостиную вошли молча. Он наклонил голову, она нет. Сели рядышком.
Оба молодые. Лет тридцать или около. Она, в отличие от Стрекозы, следит за собой. Брюнетка, очень сильно подведенные глаза. Цвет лица жуткий. Желтый, будто прогорклое масло. Никаким тоном не замаскируешь. Спутник у нее румяный, кудрявый. Такой губастенький бейби-фейс в гоповатой кожаной куртке. Он-то зачем здесь, этот здоровячок?
Что-то меня нынче тянет на зоологические сравнения. «Гюрза» и «Баранчик» – так я называю непонятную пару. Интересно, какую зверушку напоминаю этим людям я?
– Энимал плэнет, – говорю я вслух. И смеюсь.
На меня смотрят с испугом. Черепах (он сидит ближе всех) чуть отодвигается вместе со стулом.
Мне делается еще смешнее. Это нервное, я знаю. Ассистент сказал «остальные четверо». Значит, все в сборе?
– Звери на арене. Где дрессировщик? – говорю я.
Никто кроме меня не смеется. Даже не улыбается.
Нет, сзади кто-то тихо рассмеялся.
Оборачиваюсь.
Коротко стриженный человек в спортивном костюме, плотно обтягивающем поджарую фигуру, стоит и смотрит на меня. Лет ему, наверное, столько