наглядного отображения на бумаге сделать это довольно затруднительно. Результат в лучшем случае получится так себе, а я профессионал и не приемлю…
– Хорошо, я понял.
– Никита, далее я попрошу вас относиться лояльно ко всем моим вопросам. Возможно, они покажутся вам некорректными, местами даже болезненными. – Она присела на самый краешек дивана. – Еще раз повторюсь: сейчас вам нечего опасаться и постарайтесь мне довериться. Помните, я лишь хочу вам помочь. Итак, вы готовы?
– Более чем.
– Во сколько лет вы попали в детдом?
– В одиннадцать.
– А что случилось с родителями?
– Не знаю, я их даже не помню.
– Странно. Вы пытались что-нибудь о них узнать? Как-то разыскать?
– Само собой. И справки всякие наводил, и даже частного детектива нанимал, но все насмарку. Все ниточки, которые можно было отследить, вели только к детдому и на нем же обрывались. А это полный тупик, ведь там, кроме имени, обо мне больше ничего не знали. Рассказывали лишь о том, как вместе с парой беспризорников, где-то на окраине Москвы, меня подобрал полицейский патруль. При обыске ничего существенного обнаружено не было, а помимо своего имени и возраста я ничего не помнил. Тогда-то я и очутился в детдоме. Фамилия, отчество, дата и место рождения – все придумывалось на месте. Вот такой вот, Наталья Владимировна, замкнутый круг вырисовывается.
Отвлекаясь только кивнуть или поддакнуть, докторша не переставая что-то записывала. Вначале ее милое личико слегка нахмурилось, затем до неузнаваемости скривилось и обрело серьезность, а под конец вообще стало каким-то слегка безумным, что ли, но вместе с тем и отрешенным. Видимо, физическая оболочка Натали покоилась здесь, в этой комнате, тогда как мысли и разум витали где-то за пределами человеческого понимания. Ее глаза потускнели. Они словно насквозь пронизывали все попадающееся в их поле зрения. Мне уже начало казаться, что из утробы ее тщедушного тельца на свободу вырвется нечто демоническое. Нечто совершенно неуправляемое и жаждущее моей крови. Но, слава богу, Натали – профессиональный психолог, а не организатор спиритических сеансов, поэтому опасаться было нечего.
Когда мои ответы себя исчерпали, она еще некоторое время, уставившись в блокнот, что-то усердно обмозговывала. До того момента, пока моему терпению не пришел конец и я не осмелился ее потревожить:
– Ну что? Получается?
Маневр сработал. Душа вновь обрела свое тело, возвращая мне прежнюю Натали. Построив глазки, она поправила челку, набрала полные легкие воздуха и, с силой выдохнув, спросила:
– Рассказывая сон, вы упомянули именно весеннюю ночь. Почему весеннюю? А не, допустим, летнюю или даже осеннюю?
– Интересный вопрос, хотя и неожиданный. Вижу, вы внимательно меня слушали, док, – ухмыльнулся я. – Почему весенняя? Не знаю. Во сне я просто знал и все, что на дворе апрель. А что, эта деталь так важна?
– Все детали важны, Никита. И кошмар этот не зря вам каждую ночь снится. Я считаю, что он вплотную связан с вашим прошлым и является неким сводом воспоминаний,