шариками. У него было хрупкое тело, скошенный череп, острый подбородок. Кожа казалась холодной на ощупь, и желтое лицо с глубокими морщинами точно все судорожно сжалось от напряженного желания, от вечной печали.
То был верховный жрец Танит, воспитатель Саламбо.
– Говори, – сказал он. – Чего ты желаешь?
– Я надеялась… Ты мне почти обещал…
Она запиналась от волнения, потом вдруг сказала твердым голосом:
– Почему ты меня презираешь? Что я забыла в исполнении обрядов? Ты мой учитель, и ты мне сказал, что никто не умеет так служить богине, как я. Но есть в этом служении нечто, чего ты не хочешь мне открыть. Это правда, отец?
Шагабарим вспомнил приказания Гамилькара и ответил:
– Нет, мне нечего больше открывать тебе!
– Какой-то дух, – продолжала она, – преисполняет меня любовью к Танит. Я поднималась по ступеням Эшмуна, бога планет и духов, я спала под золотым масличным деревом Мель-карта, покровителя тирских колоний, мне открывались двери Ваал-Камона, бога света и плодородия, я приносила жертвы подземным Кабирам, богам лесов, ветров, рек и гор. Но все они слишком далеки, слишком высоки, слишком бесчувственны. Ты понимаешь меня? Танит же, я чувствую, причастна к моей жизни, она наполняет мою душу, и я вздрагиваю от ее устремлений. Она точно срывается с места, чтобы высвободиться. Мне кажется, что я сейчас услышу ее голос, увижу ее лицо. Меня ослепляют молнии, и потом я снова погружаюсь во мрак.
Шагабарим молчал. Она устремила на него умоляющий взгляд.
Наконец он знаком велел удалить рабыню, которая не принадлежала к ханаанскому племени. Таанах исчезла, и Шагабарим, подняв к небу руку, заговорил.
– До того как явились боги, – сказал он – был только мрак, и в нем носилось дыхание, тяжелое и смутное, как сознание человека во сне. Потом мрак сплотился, создав Желание и Облако, и из Желания и Облака вышла первобытная Материя. То была грязная, черная ледяная глубокая вода. Она заключала в себе нечувствующих чудовищ, разрозненные части будущих форм, которые изображены на стенах святилищ.
Потом Материя сгустилась. Она сделалась яйцом. Яйцо разбилось. Одна половина образовала землю, другая – небесный свод. Появились солнце, луна, ветры, тучи, под ударами грома проснулись разумные существа. Тогда в звездном пространстве распростерся Эшмун, Камой засверкал на солнце. Мелькарт толкнул его своими руками за Гадес[45], Кабиры ушли вниз под вулканы, и Раббет, точно кормилица, наклонилась над миром, изливая свой свет, как молоко, и расстилая ночь, как плащ.
– А потом? – спросила Саламбо.
Он рассказал ей о тайне рождения мира, чтобы развлечь ее ум более высокими представлениями, но вожделения девственницы загорелись от его последних слов, и Шагабарим, наполовину уступая ей, сказал:
– Она рождает в людях любовь и управляет ею.
– Любовь в людях! – повторила Саламбо мечтательным голосом.
– Она