почти год один. Он замуж меня берёт…
Кира протянула руку и, взяв со стола бокал с красным искрящимся вином, залпом выпила его. Вино было терпкое, прохладное с мускатной ноткой. Она плохо разбиралась в винах, не было опыта, жили просто и довольно бедно.
Из дверного проёма появился Евгений, он лёг на диван напротив, абсолютно не стесняясь Киру, лёг обнажённый, закинул руки за голову, раскинул свои красивые, длинные ноги и прикрыл глаза:
– Сейчас остыну, и пойдём в дом. Кира, я хочу, что бы всё было сегодня, сейчас. Ждать я не могу и не буду. Ты моя женщина. Я на тебе женюсь. Ты сама приехала, я тебя сюда не тащил. Я позвал – ты приехала.
– Я думала, Женя, ты дашь мне немного времени, опомниться, привыкнуть.
– Привыкнешь. Как говорила моя мама:
– С Женькой жить можно.
Он поднялся, обвязал бедра полотенцем и, взглянув на Киру, тихо произнёс:
– Ты остыла? Пойдём в дом. Отдохнём, пообедаем, и я повезу тебя в скит, на Святой Ручей.
Кира продолжала молча сидеть в углу дивана.
– Вот, фифа! Приехала, принцесса Питерская!
С раздражением подумал Евгений.
– Понятно, Запад, привыкли там антимонии разводить.
Думал он.
– Сейчас ты у меня узнаешь, что такое Сибирский мужик.
Подойдя к глупо улыбающейся Кире, он взял её за плечи, приподнял с дивана и подтолкнул к двери:
– Пойдём, Солнышко!
На улице совсем распалилось знойное Алтайское лето. Жарко, почти как в бане, только сухо, горячий воздух тяжело входил в привыкшие к морскому, влажному климату легкие Киры. Она хотела в прохладу и сырость родной Питерской квартиры. Она хотела остаться одна.
И вот они вошли в дом, поднялись на второй этаж, Женя открыл перед ней двухстворчатую дверь, за которой оказалась спальня: везде на полу, на трюмо, на прикроватных тумбочках стояли букеты цветов. Они благоухали. Кира заметила, что покрывало на большой, двуспальной кровати, аккуратно сложено в ногах. Темно-синий шёлк простыней, такие же подушки, поверх других, цвета чайной розы. На подушке слева лежит синяя ночная сорочка на тонюсеньких бретельках. Слева у стены большое зеркало в тёмной, резной, тяжёлой раме. Кира такие зеркала видела только в музее, да в старых коммунальных Питерских квартирах.
– Ты здесь скоро хозяйкой станешь, всё твоё, тебе. Иди, надень, я посмотрю.
Кира подошла к кровати, взяла в руки сорочку.
– Боже! Женя! У меня никогда такой не было!
Воскликнула она. Он же сидел у двери весь расслабленный, смотрел на неё своими светло-голубыми, подёрнутыми металлическим блеском глазами, из-под тяжёлых, наполовину прикрывающих глаза век. Она сбросила с себя простыню и, повернувшись к нему спиной, быстро натянула сорочку. Шёлк скользнул по её чуть полноватому, но ладному телу.
Кира была маленького роста, где-то за полтора метра, но до ста пятидесяти пяти, точно не дотягивала. Её большие, круглые, ореховые глаза и чуть длинноватый нос, под которым расположились пухлые подвижные губы, создавали удивительную смесь детскости и строгой, взрослой внимательности