понятным, благородным именем моего отца. И у меня сорвалось с губ тихое:
– Хан.
И он обернулся! Остановился, смотря на меня сверху вниз своими темными болотными глазами под бледными ресницами, в которых сегодня солнце рыжее сверкало, рассеивая белизну снежную. Лучи солнечные, за которые я цеплялась внутренне. Проблеск света во тьме.
– Почему – «Хан»? – спросила.
– Потому что это мое имя.
– Почему тогда Александр?
– Лида… Львовна придумала. Саша да Саша. Ей так привычнее.
Развернулся и, перешагнув через две ступени, скрылся за своей дверью.
Я подошла к этой двери и стояла некоторое время, стараясь вслушаться в тишину, застывшую там, за тонкой преградой между ним и мною. И занесла руку, чтобы постучать, но рука ослабла, и я опустила ее вниз. Белая дверь с краской, от многослойности нанесения лежащей мелкими пупырышками вдоль стеклянной ручки. Я провела по ним, как по азбуке Брайля. Прислонилась лбом к ее бугристой поверхности, не отрывая руки от двери. Потом отлепилась и отошла на пару шагов, вообразив, как силой мысли распахиваю дверь. Выдумщица…
В нашей комнате приблизилась к окну. Смотрела, как ноябрь из последних сил борется с декабрем, как тонкая полоса света – трещина в серой глыбе неба – проникает в меня и расползается.
В комнате висел яростный химический запах.
– Я сделала аборт. Этим летом, – сообщила официальным тоном Люда, крася ногти на квадратных коротеньких пальцах ног.
– От Славика? – обернулась я.
За этого Славика Люда собиралась в феврале, на каникулах, выйти замуж.
– Да, – безразлично протянула Люда.
– А зачем? Все равно поженитесь.
– Ну как зачем? Я с пузом не собираюсь замуж выходить.
– Славик был против ребенка?
– Нет. Он обрадовался. Сразу принялся имена придумывать.
Люда макнула кисточку и, снова растопырив пальцы, принялась чертить линии.
В какое-то мгновение она подняла глаза и на мой долгий взгляд и молчание сказала:
– Я же говорила: хочу, чтобы все было, как надо. Предложение, свадьба, дети – в такой последовательности.
– И как это вышло?
Удивительно, как такая продуманная Люда могла совершить столь непростительную оплошность.
– Безопасные дни оказались опасными, – Люда закрыла лак и помахала пухленькими пальцами на ногти. А потом замерла и произнесла неожиданно тепло: – А вообще я девочку хочу. Одну и больше никого. Ее будут звать Сонечкой. Я прям вижу ее. Знаю, какая она. Моя деевочка. Моя Соонечка.
На следующий день бежали с Людой по рекреации в поисках кабинета. Звонок прозвенел. Пустая рекреация, оглушающая тишиной, два десятка дверей по бокам, и две кобылицы, бегущие и заглядывающие в каждую.
После безуспешного круга попыток остановились и вернулись к первой аудитории. Люда цыкнула:
– Говорю тебе: там пацан какой-то незнакомый у доски отвечает.
– Вариантов