и все же хочу я стальною
Видеть бедную, нищую Русь.
Руками Есенина поэзия еще не ухватилась за руль трактора и, тем более, штурвал самолета, но она уже потянулась к ним, почувствовала рождение новой России, бескомпромиссно сказала ей: «Я твоя».
С такой поэтической мощью, как Есенин, о России, о полноте бытия о родной природе, о понимании истинного пути Родины тогда не говорил никто. Более того, в силу отмеченных выше личных качеств поэта и его редчайшего лирического дара произошло так, что этот его голос в известной степени остался непревзойденным и сегодня.
Вновь перечитываю любимые стихи:
Потому и навеки не скрою,
Что любить не отдельно, не врозь —
Нам одною любовью с тобою
Эту родину привелось.
Почти каждая строка поэта убеждает, что его стихи – исповедь сердца, исповедь безоглядная, может быть, иногда отчаянная, рискованная, но абсолютно правдивая и, при всем высоком артистизме, а вернее, благодаря ему, действительно простая, человеческая. В лиричном стихотворении Есенин сказал: «Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий», но это обращение к людям живет во всей его поэзии. И потому его свидетельства о жизни, о человеке так впечатляющи.
Поэт изо всех сил хотел отстоять привязанность к патриархальному миру, ему было больно видеть наступление на него «города», «железного гостя» и других сил, которые он связывал с надвигающейся новью. В этом важном пункте своих отношений с действительностью поэт поступал неисторично. Он не сразу понял, что новая жизнь рождает дружескую смычку его любимого мира с «железным гостем». Но близость к людям, умение быть «свойским» им срывало шоры с его глаз. И поэт признавался:
Мне теперь по душе иное…
И в чахоточном свете луны
Через каменное и стальное
Вижу мощь я родной стороны.
И пусть телега еще поет для него «песни», а мотор откликается «лаем», его новое желание непреложно:
И, внимая моторному лаю
В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,
Ни за что я теперь не желаю
Слушать песню тележных колес.
Что это – измена самому себе, поэту «деревянной России». как он сам называл себя?
И поэт хочет объяснить такой поворот любовью к Родине, к матери-Родине, всегда единственной и дорогой, что бы с ней ни происходило и какие бы испытания на ее земле ни выпадали на долю человека. Объяснение затягивается на многие и многие стихотворения. И понятно почему: поэт должен объяснить отказ от излюбленной мысли, которой он посвятил проникновенные произведения и такие волнующие душу строки, как эти: «Что-то всеми навеки утрачено. Май мой синий! Июнь голубой!», «Мир таинственный, мир мой древний…».
Объяснение оказалось, как всегда у Есенина, и горячим, и запальчивым, и полным своеобразного высокого смирения перед новой правдой жизни, и потому удивительно просветленным. И, может быть, единственное, что еще оставляет Есенин за собой в капитуляции перед новым, – некоторый расчет на то, что его извинят за «измену» прежнему. Впрочем, конкретно это выражено с подлинной психологической