виновата… я сама… заслужила…
Ей больше не хотелось бороться за жизнь. Она стала с покорностью ждать конца. Даже с благодарностью. Скорей бы уж закончилась эта горечь и тоска! Может быть, когда-нибудь Бернард всё-таки всплакнёт о ней. Как ей хотелось верить, что он с сожалением оставил её. Но его голос так и звучал в ушах «скорей… не медли»…
Она бессильно опустила руки. Трясина одобрительно чавкнула и потянула сильнее, словно с удовольствием.
Неподалёку раздался шлепок, словно что-то плюхнулось в мокрую грязь. Трясина как-то угрожающе булькнула. Камилла вдруг страшно разозлилась. Так страшно разозлилась! И стала колотить кулачками по мокрой жиже.
– Ах ты, прожорливая гадость! Ты ещё и насмехаешься? Радуешься, да? Злорадствуешь? Думаешь, я тебя боюсь? А вот не буду бояться! Не буду! Умру, а бояться тебя не буду, слышишь?
– Да слышу я, слышу, – раздался в ответ бодрый и такой родной голосок. – И ничего я не насмехаюсь. И чего это я прожорливая гадость? И чего меня бояться? Я тебя что, пугал? Я тебе угрожал?
Девочка растерянно уронила руки, всхлипнула и молвила:
– Ну всё, галлюцинации начались.
– Ещё чего! Какая же я галлюцинация? Эх ты! – дружелюбно упрекнул голосок, весело посмеиваясь. – Живого от галлюцинации отличить не можешь. А ну, смотри, что я раздобыл!
В зелёной пелене проступил силуэт Бернарда. Сгорбившись, как бурлак, он тащил край плюща, конец которого утопал в тумане. Пыхтя и отдуваясь, медвежонок сказал:
– Давай, уффф, хватайся, уффф! Он другим краем намертво к столбу прикреплён. Корни прямо из валуна тянутся!
Да-да, мои дорогие, конечно! Наш маленький плюшевый медвежонок и не собирался бросать друга в беде. Помните, Камилла подняла его над головой?
– Тут-то я и увидел, что плющ по столбу кольцами вьётся, – рассказывал он, помогая Камилле выбираться. – Сразу смекнул, что нужно его до тебя дотащить. Объяснять некогда было, ты прости, надо было спешить. Да и боялся, что от камня его не отодрать. Но плющ словно сам рвался тебя спасать, да-да, правда! Стебель крепкий, одним словом, сказочный! И хорошо, что я намок, – хитренько улыбнулся он, – так я тяжелее. И дальше летаю.
Думаю, вы-то, мои дорогие читатели, понимаете, что самым первым спасением стала для Камиллы его преданность. Девочка снова плакала в три ручья, но уже с радостью и лёгкостью. Радость придала ей сил, вернула желание жить, помогла быть настойчивой и осторожной, пока она, держась за плющ, ползком преодолела немалое расстояние до валуна. Вскоре друзья, мокрые, чумазые, но счастливые (у обоих улыбки до ушей) сидели рядом со столбом. Но когда они посмотрели на освобождённое от плюща место, улыбки сменились выражением крайнего изумления.
Там, на столбе чуть светилось незатейливое изображение – множество тонких линий, изогнутых аркой. Зеленоватые огоньки из тумана стекались к центру, облепив рисунок. Оттуда исходило таинственное Свечение. Оно тонкой паутинкой растекалось