кончился, просветлело. Публика потянулась к дверям, некоторые разувались, подворачивали брюки. Хан поднялся, взял со стола червонец, другой подвинул Сынку и сказал:
– Бывай, – и шагнул к выходу. Сынок схватил его за рукав.
– А я? Кореша бросаешь, подлюга? – Он брякнул цепью наручника, который охватывал его руку.
– Сунь в карман и топай себе, дружки тебе бранзулетку снимут, – равнодушно ответил Хан. – Ты деловой, а я от сохи, нам не по дороге.
– Тебе лучше остаться, – медленно, растягивая слова, сказал Сынок.
– Не пугай, – Хан улыбнулся, лицо его вновь просветлело, но глаза были нехорошие, смотрели равнодушно.
Сынок его отпустил, взял со стола крючок, сделанный из вилки, и сказал:
– Я к тебе предложение имею. Сядь. – Он ударил кружкой по столу и, когда мальчишка-половой подбежал, сказал: – Подотри и принеси, что там из отравы имеется.
Мальчишка фартуком вытер осклизлый стол, забрал пустые кружки и исчез. Хан взял крючок, опустил руки под стол, звякнул металлом и положил наручники Сынку на колени.
– Прибереги на память, деловой.
– Ты памятливый, – Сынок спрятал наручники в карман. – Не простой ты, мальчонка, совсем не простой. – Он рассмеялся.
Хан тоже улыбнулся.
– Простых либо схоронили, либо посадили… – Он замолчал, так как подошел хозяин заведения, который, поклонившись, спросил:
– Желаете покушать, господа хорошие? – Он протер и без того чистый стол. – У нас не ресторация, но по-домашнему накормим отлично-с.
Закусочная опустела, лишь за столиком у двери пил пиво какой-то оборванец. Смокинг Сынка внушал хозяйчику уважение, и он смотрел на молодого человека подобострастно.
– Колбаса изготовлена по специальному рецепту, можно с лучком пожарить, грибочки, огурчики из подпола достанем-с…
– «Смирновская» имеется? – перебил Сынок и, поняв, что имеется, продолжал: – Корми, недорезанный, – он рассмеялся собственной остроте. – Да не обижайся, мы с тобой элемент чуждый, на свободе временно. Вот кучера собственного встретил, – Сынок указал на Хана. – Раньше-то он дальше кухни шагнуть не смел, теперь за одним столом сидим. Мы сейчас все у общего корыта, все равны.
Хозяин склонился еще ниже и доверительно зашептал:
– Этого, простите, никогда не будет. Можно у одного отнять, другому отдать. Так все равно-с, простите, один будет бедный, другой богатый.
Николай-Сынок взглянул на хозяйчика лукаво и спросил:
– А если поделить?
– На всех не хватит, – убежденно ответил хозяин. – Больно человек жаден, ему очень много надобно, – и развел руками, показывая, как много надо жадному человеку.
Хан, сидевший все это время неподвижно, глянул на хозяина недобро, покосился на Сынка:
– Так что, барин, есть будем или разговаривать?
– Ишь, – Сынок покачал головой, – пролетариат свой кусок требует. Неси, любезный, и… – он кивнул в сторону двери, у которой сидел оборванец, – не сочти за труд.
– Сей минут, в лучшем виде, –