психанула. Я сдуру указала ей на то, что, приготовив пинту зеленой слизи, она перепачкала гору посуды высотой в шесть миль, которая по-прежнему громоздится в раковине. На столе груда овощных очистков – огрызки яблок, стебли сельдерея с перистыми листьями, истекающие кровью остатки свеклы. Стаду свиней хватило бы на неделю.
– Ужасный беспорядок, дорогая. Не могла бы ты хотя бы убрать соковыжималку в посудомоечную машину?
– Сама знаю, – огрызается Эмили. – Уберу.
– Нельзя же питаться только зеленым соком. Нужно есть и твердую пищу. Скушай хотя бы яичницу. Я пожарю.
– Мам, ну как ты не понимаешь, это же соковая диета! Семидневный детокс.
– Но ты не протянешь до обеда на стакане слизи.
– То есть тебе можно все время сидеть на дурацкой диете, а как доходит до меня, тут же начинается: “загубишь здоровье”. Как же я устала выслушивать эту фигню…
Со слезами на глазах она уворачивается от моей протянутой руки и утыкается в телефон.
После катастрофы с белфи я на сутки конфисковала ее мобильник, как и советовала Кэнди, но Эм так горевала, словно похоронила всю родню. Лишившись доступа в интернет, она, похоже, расстроилась еще больше, чем когда ее задница прославилась на весь мир. Эмили захлебывалась рыданиями и умоляла вернуть ей телефон. Я понимала, что нужно настоять на своем, но не могла смотреть, как она убивается. Отобрав телефон у подростка, вы защитите его от опасностей, невидимых материнскому глазу, избавите от постоянной необходимости хвастаться перед сверстниками и расстраиваться, получив слишком мало лайков. К сожалению, вы тем самым заберете у него жизнь – по крайней мере, ту единственную ее часть, которая его волнует. Я не могла так поступить с Эмили, тем более сейчас, когда она и без того вся на нервах.
Эмили выбегает из кухни, с такой силой хлопнув дверью, что старый латунный замок вылетает и повисает на двух гвоздях. Я пытаюсь вставить его на место, но дерево раскололось и гвозди не держатся. (Рой, пожалуйста, добавь в мой список дел пункт “вызвать слесаря”.)
И вот так у нас с ней последние полтора года. Той маленькой девочки, отчаянно старавшейся угодить, того ангелочка с плаката мыла “Пирс”, крохи, приглашавшей меня на чаепитие в игрушечный домик, больше нет. Ей на смену пришла раздраженная и раздражающая юная женщина, которую, похоже, нервирует каждое мое слово – а порой кажется, что и само мое существование. “Ты меня бееесишь”, – говорит мне она. И еще: “Отстань. Успокойся!”
“Не парься, мам, я уже не маленькая”.
Не париться? Извини, детка, я твоя мама, это входит в мои профессиональные обязанности.
Мои гормоны успокоились, а дочкины как раз разбушевались. Из-за них ее мотает туда-сюда, и нам всем волей-неволей приходится ловить эту волну. А теперь, после случая с белфи, стало в десять раз хуже. Последние три дня Эмили со мной практически не разговаривает, а стоит мне заикнуться о произошедшем, тут же убегает наверх, вот как сейчас, и запирается в туалете. Если