стал самым популярным человеком: у него был керосин. Колхоз богатый: молочная ферма, много овощей, разносолов. Одно плохо – много картофельного и свекольного самогона. В первый же вечер, с подачи председателя, который собрал короткий митинг в клубе, сдвинули столы и устроили застолье в честь защитников Родины. Причем стервец утверждал, что выполняет ответственное партийное задание – обеспечивает отдых разведчиков Ленфронта! Ближе к ночи мои кобели разбрелись по всей деревне, хрен найдешь, кроме тех, кто упал в салат еще в клубе! Этих разбирали сами женщины и уводили к себе. Меня тоже попыталась прижать грудью какая-то девица, все старалась подлить мне самогон, ибо не бывает некрасивых женщин. Но что-то остановило меня, с ней идти я отказался и пошел в отведенную хату. Там хозяйка, пожилая женщина в кацавейке, постелила мне. Никто из командиров больше не появился. Я проверил взвод: троих не было, остальные были на месте, пьяные, но спали. А утром меня разбудили приехавшие Евстигнеев и новый командующий Говоров. Сыграли «тревогу». На построение выскочило только двадцать два человека из пятидесяти семи. Командира роты Захарченко вообще не нашли, его увезли ночевать в Новосергиевку. Командир он был условный, что-то вроде старшины, участия в разработке операций никогда не принимал, занимался нашим размещением, снабжением и кормежкой, но это он делал хорошо, в остальные вещи нос не совал, лишним кубиком не давил. Трусоват был, не без того, но не всем же быть героями. Свое дело он знал, никому в роте не мешал. Подвели его обещанная командованием расслабуха да горилка. Днем, когда он вернулся на розвальнях в Янино, его уже ждало три человека из комендантской роты комфронта. Больше мы его не видели. А на меня свалились его обязанности. Роту пополнили, но уже не курсантами разведшкол, а батальонными и полковыми разведчиками. Численность довели до штатной: сто двадцать шесть человек. Пришлось помотаться по складам, выбивая снаряжение, радиостанции, вооружение. Организовали обучение вновь прибывших. Вечерами, правда, продолжались мелкие пьянки, но не до поросячьего визга, как случилось в первый день. Счетовод, которая в первый день глаз на меня положила, добилась своего. Ко мне подошел председатель колхоза и сказал, что нашел помещение под штаб, которым «случайно» оказался ее дом. Мне выделили целую комнату: большой начальник! Девчонка оказалась довольно молоденькой, вышла замуж перед самой войной, лодка, на которой служил ее муж сигнальщиком, не вернулась из боевого похода в августе. Девушка окончила техникум перед войной, муж – старшина-сверхсрочник, жить бы да жить, а тут война. За ужином она все это выложила, а ночью забралась ко мне в кровать, вся дрожа от нетерпения.
– Я вдовая, мне можно! – сказала она, забирая все свое. – И я ребеночка хочу.
Оставшиеся пять ночей она использовала на всю катушку. Женщины тонко чувствовали, что после войны все будет по-другому. Старую жизнь и старые принципы сожрал огненный вихрь. При расставании сухо поцеловала в губы:
– Если вспомнишь и будешь