среди дыма и пламени, казалось, удваивал силы работавших. Приходил ненадолго Зотов, раненный в левый бок и руку; выглядывал из жилой палубы князь Церетели, спрашивая, как дела; пронесли мимо вторично и тяжело раненного Козакевича… Появился откуда-то мой вестовой, Матросов, и чуть не силой стал тащить меня на перевязку. Едва от него отделался, приказав прежде всего принести мне папирос из каюты. Он бойко крикнул:
– Есть, ваше высокоблагородие! – и убежал. Больше мы не виделись…
– По орудиям! Миноносцы подходят! По орудиям! – пронеслось по палубе…
Легко было сказать – «по орудиям!».
Из всех двенадцати 75-мм пушек нижней батареи оказалась не подбитой только одна, с правого борта… Впрочем, и ей не пришлось стрелять на этот раз.
Миноносцы осторожно приблизились к нам с кормы (по японским сведениям, это было в 4 ч. 20 мин. дня), но в кормовом плутонге (позади кают-компании) еще уцелела 75-мм пушка. Волонтер Максимов, за убылью офицера принявший командование плутонгом, открыл по миноносцам частый огонь, а те, увидев, что эта странная, избитая посудина все еще огрызается, ушли, выжидая более благоприятного времени.
Этот случай подал мне идею выяснить, какими силами располагаем мы для отражения минной атаки, вернее – до какой степени достигает наша беспомощность…
В нижней батарее оказалось команды человек 50 самых разнообразных специальностей. Из них, однако, два комендора. Пушек, как ни искали, нашлась, вполне исправная, только одна, да еще другую комендоры предполагали «наладить», собрав взамен поврежденных частей соответственные части от остальных десяти, окончательно выведенных из строя. Затем была еще пушка у Максимова в кормовом плутонге.
Закончив инспекторский смотр нижней батареи, я поднялся в верхнюю в носовой плутонг (из башен ни одна не действовала). Здесь меня поразила картина, наиболее ярко характеризующая действие японских снарядов: пожара не было; что могло сгореть – уже сгорело; все четыре 75-мм пушки были сброшены со станков, но тщетно искал я на орудиях и на станках следов непосредственного удара снарядом или крупным его осколком. Ничего. Ясно, что разрушение было произведено не силой удара, а силой взрыва. Какого? В плутонге не хранилось ни мин, ни пироксилина… Значит, неприятельский снаряд дал взрыв, равносильный минному…
Читателям, может быть, покажутся странными эти прогулки по добиваемому броненосцу, осмотр повреждений, их оценка… Да, это было странное, если хотите, даже ненормальное состояние, господствовавшее, однако, на всем корабле. «Так ужасно, что совсем не страшно». Для всякого было совершенно ясно, что все кончено. Ни прошедшего, ни будущего не существовало. Оставался только настоящий момент и непреоборимое желание заполнить его какою-нибудь деятельностью, чтобы… не думать.
Спустившись снова в нижнюю батарею, я шел посмотреть кормовой плутонг, когда встретил Курселя.
Прапорщик по морской части Вернер фон Курсель, курляндец родом и общая симпатия всей суворовской